К Хадсону торопливо подходит рабочий сцены, неся высокий табурет, и Хадсон, поблагодарив его, садится и привычно и ловко кладет гитару себе на колено.

Он делает глубокий вдох и тихо говорит:

– Это для Грейс.

Затем его сильные пальцы начинают перебирать струны гитары, и я узнаю песню уже после первых трех нот. И таю. Просто таю.

Хадсон играет песню группы One Direction. Для меня.

Потому что он знал, что я психовала.

Потому что он знает, как я их люблю.

Потому что, несмотря ни на что, он все еще остается тем маленьким мальчиком из его дневников, который был готов сделать что угодно, выдержать что угодно, лишь бы избавить кого-то еще от страданий.

И вот теперь этот парень, который делает все, что в его силах, чтобы оставаться в тени, выходит на сцену и оказывается в центре внимания. Ради меня.

Мое сердце выпрыгивает из груди, ладони так потеют, что мне приходится вытереть их об это нелепое платье, которое может надеть разве что стриптизерша. А что, если он все-таки не умеет петь? Что, если его освистают? Что, если он забудет слова?

В моей голове мелькают тысячи ужасных исходов, и мне хочется крикнуть ему, чтобы он бежал. Чтобы он забыл, что мы обещали помочь трубадурам. Чтобы он забыл обо всем и спасался.

Но затем он подается вперед и начинает петь первую строчку песни Little Things, и все – все до одного – впадают в экстаз. Его голос красив, звучен, он льется без усилий и, возможно, звучит немного по-мальчишески, и он поет о том, как те мелочи, которые его девушке не нравятся в себе самой, сливаются в один образ, который он любит.

Иногда в его голосе прорываются эмоции, но это только придает песне еще большую красоту. И я не единственная, кто так считает, слушатели один за другим подходят ближе к сцене.

Но, кажется, Хадсон этого не видит. Его взгляд устремлен вдаль, его пальцы не пропускают ни одной ноты, и слова песни льются из его уст так, будто он написал ее сам. На секунду он закрывает глаза, затем выдает еще одну душевную строчку о том, что он никогда не расстанется с этой девушкой, а когда открывает их вновь, его глаза смотрят на авансцену.

Я вижу, как девушка лет четырнадцати или пятнадцати с прелестными голубыми кудрями, собранными в конский хвост, приходит в такой восторг, что, кажется, вот-вот лишится чувств.

Хадсон переводит взгляд на кого-то еще, и ясно, что он каким-то образом способен сделать так, чтобы каждому из слушателей казалось, что он поет только для него. Включая меня.

Это простая песня, в ней нет сложного вокала, и именно поэтому я так ее люблю. Ее слова прекрасны, это как петь любовное письмо, и мое безумное сердце невольно начинает гадать, не кажутся ли они такими и ему самому. Особенно когда на последних строчках в его голосе слышится едва заметная заминка.