– Это все великая сила «Поп-Тартс», – отвечаю я, положив в рот последний кусок печенья.

– Значит, это они подарили тебе сверхсилу и сверхспособности? – Он поднимает бровь. – «Поп-Тартс»?

– Сверхсилу и сверхспособности мне даришь ты. А они просто очень, очень вкусные.

Хадсон замирает, перестав вытирать свои мокрые волосы, и, когда он смотрит на меня, я вижу, что беспечная веселость ушла из его глаз. Вместо нее в них видно… его сердце. И это самая прекрасная вещь, которую я когда-либо видела.

Такая прекрасная, что это заставляет меня забыть об опасениях по поводу Двора Вампиров и обо всем остальном, о чем он мне не рассказывает.

– Эй, – говорю я, встав с кровати и подойдя к нему. – Как ты?

– Очень хорошо, – отвечает он, притянув меня к себе и прижавшись лбом к моему лбу. – Все образуется.

Я не знаю, о чем он говорит: о нашей экспедиции или о чем-то большем, что имеет отношение к нам двоим и к тому, чего требуют от нас наши Дворы. И в конце концов я решаю, что он ведет речь и о том и о другом.

– Да, все образуется, – повторяю я с улыбкой. – Мы найдем Древо Горечи и Сладости и решим все проблемы. Вот и все.

– Вот именно. – Он улыбается. – В конце концов, что тут трудного? Это всего лишь какое-то дерево.

– Боже! – восклицаю я, когда его слова доходят до меня. – Хадсон! Ты только что сглазил нас!

У него делается оскорбленный вид.

– Ничего подобного.

– Ты сглазил нас! – повторяю я. – Тебе надо это исправить.

– Что мне надо исправить? –  На его лице отражается недоумение. – Я же вообще ничего не сделал.

– Ты спросил: «Что тут может быть трудного?» Это все равно что попросить Вселенную сделать все возможное для того, чтобы все пошло наперекосяк.

Он пренебрежительно хмыкает.

– Что за чушь?

– Ничего это не чушь. – Я высокомерно фыркаю – совсем как это делает он сам. – Ты искушаешь судьбу.

– Это смешно, Грейс. – Его британский акцент делается все более ощутимым, а это верный признак того, что он нервничает.