— Надави на живот!

Фараон,  обернувшись,  увидел лишь покрытую испариной макушку жреца,  склонившегося к поднятым коленям царицы. — Дави на живот!  — повторил Пентаур нетерпеливо. — Я держу его голову. Ещё!  Ещё!  Как только я сумею выкрутить плечи,  он свободен!  Всё!

Даже когда Пентаур положил на покрывала склизкое тельце,  фараон не сумел убрать рук, , а только сильнее надавил на пустой живот жены.

— Ступай в купальню и омой его,  — Пентаур убрал нож,  которым перерезал пуповину,  и когда фараон не двинулся с места,  добавил едва слышно: — Я понимаю,  как это тяжело, , но и мне сейчас не легче,  поверь мне.

— Я знаю и совсем не уверен,  что мне дано любить её сильнее твоего.

Фараон бережно взял мёртвого сына на руки и,  как слепой,  нащупывая ногой каждую ступеньку,  спустился в купальню. Холодная вода казалась кипятком,  так обжигала она дрожащие руки. Бережно закутав ребёнка в полотенце,  фараон остался сидеть на приступке ванны, пока к нему не спустился Пентаур,  чтобы омыть руки.

— Время,  — сказал он тихо, , но фараон не протянул ему ребёнка, только сильнее прижал к груди.

— Как долго Нен-Нуфер будет спать?

— Достаточно,  чтобы сильная боль стихла. Потом я дам ей новое лекарство. Швы могут болеть с месяц, и пока ей лучше не садиться.

— Ты останешься при ней?

Пентаур покачал головой.

— Мне нужно вернуться в храм. Амени не справится без меня.

— А здесь не справлюсь я!  — почти закричал фараон.

— Я не врач,  повелитель.  Я — жрец Пта, , но я дам наставления дворцовым врачам. Самое страшное позади,  — он вновь протянул руки.  — Отдай ребёнка.

Фараон склонился над младенцем и запечатлел на лбу поцелуй.

— Как скоро Нен-Нуфер проснётся? — повторил он вопрос. — Я бы очень хотел,  чтобы она взяла на руки сына прежде,  чем из него сделают мумию.

— Нынче слишком жарко,  чтобы ждать. Да и не думаю,  что Нен-Нуфер пойдёт это на пользу. Как и тебе. Отдай ребёнка! Дождись живого и положенного срока. Не гневи Богов,  повелитель.

И фараон, в последний раз поцеловав сына, протянул неподвижное тельце жрецу и тут же отвернулся,  чтобы не видеть,  как тот тоже нагнулся к ребёнку с поцелуем.

— Умойся,  повелитель, — сказал Пентаур,  закрывая лицо ребёнка свободным краем полотенца.  — Я велю сменить на кровати простыни.  Сейчас царица не проснётся, если осторожно приподнять её.

Пентаур вышел, , а фараон продолжал сидеть с согнутыми руками,  будто всё ещё держал в них мёртвого сына…»