Он раскрыл объятья, но получил по рукам.

— Здесь некого обнимать. Больше некого.

Фараон отступил на шаг, , но растерянность его была недолгой. Он вновь протянул руки и успел схватить запястья Нен-Нуфер,  чтобы она не ударила его вновь.

— Я целый день не слышу шевелений.

Фараон постарался остаться спокойным.

— Он иногда долго спит…

— Нет!  — перебила Нен-Нуфер почти криком. — Не после схваток!  Нет!  Слышишь меня?!

Он слышал,  он попытался поймать мокрые щёки ладонями, , но Нен-Нуфер извернулась и метнулась к столику в глубине комнаты,  где хранилась коробочка с письменными принадлежностями. Она развернула папирус.

— Погоди писать письмо отцу для защиты,  — фараон не смел прикоснуться к бегающей по папирусу руке. — Приляг,  я принесу фиников и мёда. И давай лучше напишем потом послание моей матери. Ей,  женщине, проще просить милости у Таверет и Хатор.  Послушай меня…

— Нет,  ты!  Ты послушай меня!

Она сунула ему перед глаза влажный папирус, , но он не взял его. Едва опустив глаза на две единственные строки,  он отпрыгнул от жены,  как ошпаренный.

— Я писала это для тебя под диктовку Пентаура. Можешь вновь сжечь его!

— Послушай,  — фараон протянул к ней руку. — Послушай меня…

Нен-Нуфер рухнула на циновку и сложила руки на макушке.

— Это я должна была умереть, , а не наш сын…

— Послушай меня,  — фараон присел рядом и попытался оторвать плачущую царицу от циновки,  в которую она теперь вцепилась, и получилось поднять её лишь вместе с циновкой. Так он и донёс её до постели.

— Я дам тебе вина!

— Нет! — Нен-Нуфер схватила его за руку,  которой он только что отшвырнул циновку. — Нет!

Фараон припал ухом к животу,  пытаясь услышать удары детского сердца,  и ему удалось,  только Нен-Нуфер вновь зарычала:

— Это моё сердце,  дурак!  Не его!  Наш сын мёртв!