— Всё  будет!

Они бежали,  как два загнанных льва,  хотя ни у одного не развевался,  подобно гриве, платок,  оба потеряли их ещё у башни. Стражники, державшие лошадей, бросились врассыпную, и фараон чуть ли не закинул жреца в колесницу. Пентаур едва успел ухватиться за бортик,  когда хлыст просвистел над его головой. У дворцовых ворот оба замерли, чтобы отплеваться от забившего рот и ноздри песка, а потом вновь понеслись по дворцовым переходам, как угорелые, и никто не рискнул встать у них на пути.

У стены стражников стояло трое врачей, , но их не впускали. Вооружённые кнутами юноши стойко закрывали уши на посылаемые им проклятья. Приказ фараона! — слышал в ответ каждый, кто пытался их усовестить,  слыша крики царицы.

Пентаур вырвал ящик с инструментами у ближайшего врача и ринулся за фараоном в открывшуюся в стене стражников лазейку. Фараон пал на колени подле Кекемура. Юноша зажал Нен-Нуфер в кольцо рук,  и та билась теперь головой ему в грудь. Фараон подхватил обессиленную царицу на руки и, велев Кекемуру убираться вон, опустил на кровать. Пентаур тотчас припал ухом к её животу.

— Я верно ошибся в расчётах! — прохрипел жрец.  — Это смерть не царицы, , а ребёнка…

— Ты не ошибся,  — пролепетала Нен-Нуфер,  поднимаясь к воспитателю,  и вновь со стоном повалилась на спину.

— Она мне не сестра,  — закончил за неё фараон, — и потому ребёнок не мог быть наследником, за которого я платил бы матерью.

— Не сестра? — Пентаур даже выпустил запястье Нен-Нуфер,  на котором прощупывал пульс.

— Да,  я врал! — прорычал фараон,  протирая ладонью лоб жены.  — И заставил Ти подтвердить,  что отец её дочери фараон,  чтобы Нен-Нуфер оставила ради меня Хатор,  и теперь Хатор наказывает меня! Но не её,  слышишь?  Сохрани ей жизнь,  даже если она решит оставить меня.

— Я сделаю всё, что в моих силах,  если на то будет милость Пта,  — едва слышно сказал Пентаур,  не склоняя перед фараоном головы.  — Позови слуг.

— Сейчас я твой слуга. Никто не должен знать нашей тайны.  Ты сам прекрасный врач, , а согреть воды и принести свежую простынь я сумею сам.  Сохрани мне жену, слышишь?!

— Ты не должен видеть ребёнка,  — настаивал на своём жрец.

— Я сделал многое,  что не должен. И взять на руки мёртвого сына после всего не такой уж и грех.

— Если я сумею достать его целиком.

— У неё отошли воды,  он должен родиться сам,  насколько я смыслю в женской природе.

Фараон вновь склонился к Нен-Нуфер,  когда она со стоном вцепилась в покрывало.

— Положи ей на лоб,  — Пентаур протянул фараону смоченную в опиуме губку и одним рывком разорвал подол платья. Фараон отвернулся от жреца, глотая слёзы, готовый для себя самого попросить маковых зёрен, которыми успокаивают детей. Он слышал звон медицинских инструментов и страшился обернуться,  да и смотреть в ныне спокойное лицо жены было куда приятнее,  чем на окровавленные простыни в её ногах.  В ноздри бил запах воскуренных жрецом смол,  уши заполнял его тихий голос,  шепчущий молитвы,  и фараон не сразу расслышал приказ Пентаура.