Или не будет ничего.

Накрываю пальцы Арины своими. Ледяные. Окаменевшие. Намертво сжатые. Отрицательно кивает. В лицо смотрит. Но — сквозь меня. Где-то в своих мыслях. Глубоко. На грани или уже за ней.

Херово.

Держу руки, отогревая, гладя пальцы. Они понемногу живительным теплом наполняются. Мягче линии становятся. Захват уменьшается.

— Так лучше, — разжав пальцы, отнимаю ножницы, отбрасывая в сторону.

Звенят, ударившись об стекло. Силу не рассчитал.

От громкого звука Арина словно просыпается и обмякает.

Хочется её сдавить до хруста и отхлестать по щекам за представление.

Но вместо этого сажусь рядом и в свою грудь впечатываю. Мгновение или два проходит, прежде чем ёрзать начинает. Нос капризно морщит. Бубнит что-то приглушённо. Пихает кулачками.

— Чё возишься ещё?

Отстраняюсь.

— На тебе кровь. Много крови. Дымом воняет. Меня сейчас стошнит! — выпаливает она и отсесть пытается.

— Пиздишь. Я чувствую, — не даю отстраниться. За плечи рукой удерживаю. — Что это было?

— Где? В твоём доме? Кажется, ты друга пристрелил! — смеётся, отирая слёзы. — Единственного!

— Не про то сейчас, — желваки от напряжения аж хрустят. — Здесь. В кабинете. Какого хера на людей бросаешься? — приближаю своё лицо к её. — Кровь Пороха играет?

Чуть отстраняется. Бледнеет. Глаза ледышками зелёными становятся. Губы чуть дёргаются. Нервно. Подбородок дрожит. Едва не ревёт, но всё же выдыхает:

— Может быть. И если это… это то, что позволит мне сохранить своего ребёнка в безопасности, то я папе за гены даже благодарна!

Сука. По больному. В мясо бьёт. Снова.

— Даже так, да? — скалюсь. — С Ризваном тоже о том перетирала? О папаше?

— О многом, — шипит змеёй.