— Не знаю, как так вышло, но это был поворот. Начало поворота. Как будто просидел семь лет под водой и вдруг вынырнул. И оказалось, что не все женщины подлые продажные твари. И чувства тоже возможны. Но я не смог ей ни о чем рассказать. Может, еще был не готов. А может, в ней не оказалось того, что есть в тебе, Тома. Она не понимала, почему меня так тянет туда, где в любую секунду можно погибнуть, а я не мог объяснить, что ценность жизни, хоть какую-то, чувствую только рядом со смертью. А вовсе не рядом с ней. Но, знаешь, когда мы расстались, я поймал себя на том, что женщины перестали быть для меня…

— Бумажными носовыми платками?

— Да. А еще — что все-таки хотел бы найти ту, чувства к которой перевесят. Ради которой захочется жить. Забыть обо всем и просто жить. Любить. Делать что-то по-настоящему нужное. Но прошло еще пять лет, а все оставалось по-прежнему. Горячие точки. Репортажи. Риск, грязь, кровь. Женщины — просто секс на одну ночь. Когда в очередной раз поздоровкаешься со смертью за ручку, хочется именного такого — тупой животной разрядки. Разница была только в одном. Я перестал лезть на рожон. Скорее, стал фаталистом. Где суждено, там смерть и найдет. Хоть на печке. Она это почувствовала и обиделась. Она вообще дама такая… внезапная. Может долго отвергать настойчивого поклонника, а потом придет, когда к ней остынешь. Вот она и пришла. И по всем раскладам я должен был в тот день погибнуть.

Пока он говорил, солнце опустилось ниже и слепило не так сильно. И я увидела, как блестят глаза Артема — блестят от подступивших слез, которым он не позволяет пролиться.

— Когда выкинуло из машины, еще ничего не понял. Когда увидел трупы в кабине — тоже. Контузия, шок. А потом сидел и смотрел, как расползается подо мной лужа крови. И вдруг в одну секунду стало ясно, насколько все прежнее было жалким и мелким. Насколько бессмысленно и тупо прошла большая часть жизни. Будь я посильнее, давно прекратил бы цепляться за свои обиды, винить Ленку и родителей в том, что они сломали мне жизнь. Вытащил бы себя за волосы из болота, как долбанный Мюнхгаузен. Не удалось бы самому — мог попросить помощи. И вот когда это до меня наконец дошло, оказалось, что я должен умереть.

85

85

— Возможно, поэтому тебе и дали еще один шанс? — я взяла его за руку, провела пальцами по запястью над браслетом часов. — Заставили понять, вот так жестко, и дали возможность все изменить? Ты ведь сделал это, Артем. Смог. Вылез. Вытащил себя за волосы.

— Да? — усмехнулся он. — Смог? Ты думаешь? Тогда почему я чувствую себя так, будто снова окунулся во все это дерьмо? Словно все произошло только вчера? Все-все? Увидел ее — и этих восемнадцати лет как не бывало. Как будто опять стою на крыше и смотрю вниз. Сижу в луже крови и думаю, что должен сожрать кусок своего мяса. Слушаю, как врачи совещаются, докуда резать ноги. Тамара, я не спал всю ночь. И пил. Можешь посмотреть в ведро, от такой дозы человек должен сдохнуть, а я всего в полсвиста. И скажи, врачи правда верят, что где-то там есть кто-то, который все решает?