Он приходил к ней в подобии зверя. Он приходил к ней каждый день, как только добрался до родного поселения.

Он нашел к ней путь через сотни километров, что вились вокруг ног, как гремучие змеи. Закованный в тело большого пса, больше похож на дикого волка, он бежал, руководствуясь внутренним компасом, к ней. Он пытался обогнать плохую весть, он пытался защитить её от боли, разочарования, от холодной бумаги, что ей вручит посыльный, которая так скоро заставит покрыть её такие светлые волосы чёрным платком.

Он пил воду из луж, черпая языком ил, часто мучился жаждой, когда не находил их, но все бежал и бежал. Его лапы стали кровавым месивом, в котором застревал гравий, бока припали, шерсть местами слиплась в колтуны, а местами - была вырвана от плоти, обнажая раны. Он прятался от мегаполисов, слышал крик людей, которые, не зная, его судьбы, его горькой доли, гнали его, пытались достать его, поймать, как только он появлялся на их дворах, ища пропитания.

Он бежал, бежал от всего, бежал туда, где есть пристанище, и молил всех богов, от которых так безрассудно открестился в ту ночь, когда продал свою душу, чтобы только с ней все в порядке. Только бы она не сделала глупостей, только бы не сгорела от горя до того, как он придет. Он сможет, сможет ее уберечь, ему нужно лишь бежать.

Первое полнолуние встретило его близко к карпатским лесам.

Как только месяц осветил его, его тело скрутило болью. Кости ломались и срастались, шерсть отпадала целыми кусками, клыки осыпались, уступив место другим зубам, совершенно человеческим, таким, которые он имел до перевоплощения.

Сначала он был совершенно без сил. Голый, истощенный, он едва нашел в себе мощь подняться. Не верил тому, что снова вернул себе человеческий облик. Неужели лукавый просчитался? Или сжалились боги?

Он плакал, кричал, смеялся. Ему бы добежать до нее, совсем немного осталось. Он бы тогда ее прижал, сжал сильно в объятиях, и никто бы их не разлучил тогда. И вот виднеются родные холмы, родное село, где пахнет спокойствием и счастьем.

Но месяц медленно терял свою силу, прокукарекал первый петух, и его снова начало безжалостно ломать. Ему выкручивало суставы, разрывало сухожилия, кожа обрастала густым покровом шерсти. Плоть разрывалась под давлением острых и твердых когтей и клыков. Он кричал и плакал, звал маму, которую почти не помнил. А его крик перерастал в звериный рык.

Когда он проснулся, он был все тем же псом-волком. И не было гарантий, что эта ночь ему просто не приснилась, что перевоплощение в человека не было только бредом измученной души, самообманом обессиленного организма.