Он завыл, впервые. И столько боли было в том вое, что сельские собаки не залились рычанием и лаем, а поддержали его. Где-то ругались хозяева тех псов, кто-то где-то кормил скот, а его вело домой, там, где она.

Немного поодаль, на пригорке, одиноко стоит их домик, а в нём, о боги милостивые, горит огонёк. Она ждет его! Она его ждет!

И будто кто дал ему крылья! Он прибежал ко двору и начал так отчаянно биться в дверь, словно был птицей, которую поработили в клетке.

«Открой, открой!» - скулил он, сдирая когтями щепки дерева из дверей.

И наконец, дверь открылась, на пороге появилась она, бледная, с нездоровой худобой. Тень себя прошлой, и, кто, не став женой, стала вдовой.

Она отшатнулась, увидев здоровенного, но такого жалкого волка у себя на пороге, он также вздрогнул, не веря, что человек стоит перед ним. И только когда ноздри защекотал такой родной запах хлеба, который шел от нее, он прикрыл глаза и, подавшись вперед, ткнулся носом в ее колено.

В голове вертелись воспоминания. Первые жатва, где они познакомились. Прогулки у пекарни, где она помогала отцу. Она тогда, чтобы отец этого не видел, брала буханку свежего, еще горячего хлеба. И, словно те дети, они, смеясь и играя, ели его. Ему корочка, а ей середина - все как они любили.

Он так соскучился по ней, что, сам не понимая, что делает, начал ластиться, совсем по-собачьи.

Воспоминания прервались легким прикосновением ее руки, тихим звучанием ее голоса. И в душе его что-то медленно становилось на свое законное место. Он успел, подошёл. Нашёл её.

Она гладила его, погружаясь рукой в грязную щётку шерсти. Смотрела в его глаза, в которых где-то на дне виднелись эхо чего-то давно забытого. А окоченевшие пальцы её, кажется, впервые за долгое время почувствовали какое-то живое тепло.

А потом она принесла ему поесть…

Он приходил к ней в образе зверя. Он приходил к ней каждый день, как только добрался до родного поселения.

Он наблюдал за ней, охранял, тихим рыком прогоняя от ее дома других парней, которые опасно набивались к ней в гости. Прятался от мужиков, которые грозили ему расправой, от причитаний баб, что боялись за своих детей и скот. Он ходил за ней, а потом куда-то исчезал, поддавшись зову зверя, который тянул его в лес, туда, где сосны, где дикие животные, на которых он охотился.

Он стал лучше выглядеть, бока вновь округлились, в теле появилась сила. Но она все так же тосковала. Иногда, горкой ночью, она выходила на улицу, вслушивалась в тишину, ее нарушали лишь сверчки и ночные птицы, смотрела вдаль, туда, где, как ей написали в письме, пал он, уснул навеки вечным сном.