И Гай понимает: не скажет ему. Ничего не скажет, если силой пытаться. Только уговором, только хитростью...

И Ворожебник, усадив ее на высокую резную лавку в своих покоях, наскоро скидывает с себя что рубаху, за ночь изношенную, что портки. Не дело это, чтоб сестра его к капищенской земле да крови невинных прикасалась...

Снежана покорно отводит взор, пока брат не надевает домашнее - старую сорочку, что еще матка несколько зим тому дарила. Рваную да заношенную, а ведь удобную. Теплую...

Матка, помнится, рубаху ту долго вышивала бутонами маковыми, ручником алым подпоясывая. Здоровой казалась, дар сдерживая...

И портки ветхие, на которых еще дыра с выставы осталась. Припоминается, тогда Гай зело радовался, что дыра только на одних портках зияет... А теперь вот разумеет, что та награда за провинность не наказание вовсе. Вот Чародейка...

Он прогнал тяжкие думы и снова подошел к сестре:

- Хорошо ль в палатах вам с маткою? Как Цветана?

Щеки сестры вспыхнули, заалели, и она тут же поймала руки братовы, чтоб к губам поднести:

- Хорошо все у нас, Гай, не тревожься. Как сам-то?

И она заглянула ему в глаза, отчего тот дернулся.

Запахло медуницей, а в очах сестрицыных - облик той, что с капища выпустила.

Значит, не свободу даровала она девкам. Не разум. Тогда что?

Гай увел Снежану в горницу белокаменную, приказав кухонным девкам стол накрывать да барина потчевать, а сам словно бы и забыл о волнении сестры. Разговоры вел с нею тихие, спокойные. А сам дело мыслил. Прикидывал.

Обмануть Чародейку?

Знать, сил егоных не хватит ни на обман, ни на побег. А тогда и пытаться не стоит. Потому как раненый зверь в разы опаснее.

Тогда что?

Увести взор ейный от сестер да матери, на себя перетянув? Только и это Колдунью не остановит. И найдет она меченых девок что на небе, что на земле. Даже под землей сыщет - в том Гай не сомневался.

Тогда...

Ворожебник почти отчаялся, когда в голову пришла мысль.

Ведь, если он поймет, что происходит со Снежаной, и думать станет легче. А понять можно не иначе, как...