И Гай шел следом, чтоб сберечь ее. Спотыкался, раня ноги о холодный камень. И все же шел.
Внезапно сестрица остановилась, прислушиваясь. Позвала тихо-тихо:
- Цветана, ты здесь? Мамка?
Гай почувствовал враз, словно бы его облили из ушата кипятком, а за этим сразу - водою студеной. И сердце ухнуло вниз. Туда, где сердцу быть не полагалось. И биться забыло...
А снизу, тихо-тихо, отвечали:
- Мы здесь, хорошая. Спускайся.
И Гай внезапно разглядел то, что поначалу не довелось увидеть: вокруг него все было подсвечено огоньками зелеными. И только тот, куда спускалась сестра, был аспидного колеру. Знакомый.
Ворожебник согнулся пополам. Его не просто рвало - выворачивало наизнанку. И глядеть в чернильную дыру не хотелось, потому как уже понимал он, что сестры с мамкою к могиле ходят, в которой он их волосья оставил. И, значится, сам он привязал их к миру покойных.
А из могилы вновь послушалось тонкое:
- Ты не горюй, не плачь, - то мамкин голос, - плети косы. Исправно. Ночь, она короткая, хоть и зимой дареная. Скоро рассвет...
Гай склонился над земляным краем и увидел то, чего страшился: три девки перебирали волосье тонкое. Сплетали его меж собою. И вновь распускали узлы.
Мамка пела. Знать, чтоб сестрам не так боязно было.
И тогда Гай уразумел враз, чего так страшилась Снежана. Могильного холода да смерти близкой. И, видно, поутру не помнила ничего. А страх оставался.
Тогда только Ворожебник понял, что есть сила темная, с которой он столкнулся. А в ушах сладко запело:
- Гляди, Гай. На сестер и мамку. На могилу, что силу их дурную выпивает. Гляди и помни: служить мне станешь. А нет - останутся твои девки в чернильном холоде!
***