Колдунья сбросила длинную шубу на припорошенную землю и опасливо обернулась. Боялась ли она мертвых? Нет. Ей делить с ними нечего. Что с ее жизни тем, у кого она длиною в вечность?

Холодно им в Туманном Лесу? Так и у нее кровь в жилах почти остановилась. И руки заледенели, дыханье прерывая.

А вот живых она боялась. Здесь, вдали от мужа привороженного да от ласки его, такой надоевшей, вспомнилось ей былое. Как девкой она когда-то гуляла, горя не зная по-за родительской любви.

Пришло на память и другое. Боль, что горела огнем средь белых ног, окропляя те невинной кровью. И стыд, впервые опаливший щеки. Поцелуи, обещанья даже. Лживые. Мерзкие. И от слов сладких становилось еще горше.

Помнится, тот, что соблазнил ее, все прибирал покои медуницей, от которой голова кругом шла. И молодице это не нравилось, душил ее сладкий аромат. А нынче вот и самой ее ворожба так смердит...

Полюбок, что уложил ее девкою на простыни тонкие, белокипенные, знатен был. Богат. Рода древнего. Умен, да красив. И, казалось, лучше его не сыскать ни на небе, ни на земле.

Горе только, что женат на степнячке тонкостанной, хоть и сам с Лесов. Да сынку, помнится, его вторая зима пошла. Оттого и отдали дите, согласно старому обычаю, в родину чужую, чтоб жизнь сельскую, простую, принял. Да не чинил потом расправы лихой, чуя за собой родство с людом незнатным.

И человеком полюбок ее, помнится, неплохим был. Да только все туда ж: за юбкой бабьей...

Надежда Чародейке ее молодая вспомнилась, что, быть может, она, девка пригожая, удержит подле себя знатного мужа. А там и дитя подарит. И что с того, что жена у него да сын уже?

Жена уж и не любима словно бы. Забыта в объятьях юных. А сын... Так и она народить сможет. Одного и другого. И дюжину. Дочерей тоже, коль захочет он видеть глаза ее в глазенках детских.

И понимала ведь, что дурно все. Что горе, другой девке причиненное, не окупится счастьем...

Да только любила его. Лгала себе. И ложь мужскую принимала, дареную щедро.

А потом говор людской прислышался ей. Слова, высказанные шепотом. Словно бы невзначай. И вскоре, как полюбок забывать стал, все громче и громче. За спиной. И в лицо, когда страсть мужа знатного поутихла.

И камни по плечам ее, девки простой. Кровь. Да лавку, что в бреду горячем видела. Руки маткины. И молитвы, что та слала старым богам за дитя свое неразумное.