— Да нет же! — даже обиделась Мака. — Я не помню ее такой, но на фотографиях в альбоме видела.

— Может, Спирит к внучке уже приготовился? — хохотнул Блэк Стар и поддел кончиком клинка слюнявчик со звездой. — О, вот это зачетная штука!

— Какая нахер внучка? — буркнул Соул. — В этом ужасе… Мне здесь даже находиться-то страшно…

— Да норм, че ты! — Блэк Стар вдруг чуть ли не подпрыгнул от восторга и, забыв про слюнявчик, кинулся к большому пушистому зайцу у стены. — Мака! Это ж твой любимый кролик, помнишь его?

— Помню, — кивнула Мака. — И как ты в девять лет ему глаз вырвал, Блэк Стар, тоже помню.

Звезданутый заливисто рассмеялся:

— Я нечаянно! Ты бы видел тогда эти крокодильи слезы, Соул! А еще она меня побила за это! И затрещин книгами по башке надавала!

— Почему-то я не удивлен, — Соул осторожно перешагнул через железную дорогу под ногами. Повелительница почти на физическом уровне ощущала, как ему здесь неуютно. — Но у этого ушастого оба глаза на месте. И скажите, мне одному здесь паршиво, а еще кажется, будто заячьи глаза живые?

Мака перевела взгляд с Соула на игрушку, к которой теперь склонился Блэк Стар. В следующее мгновение она вскрикнула от неожиданности, потому что друг внезапно отпрыгнул от зайца и полоснул его по шее.

Белая голова с длинными ушами мягко шмякнулась на пол, а потом отскочила к ногам повелительницы.

— Вот дерьмо! — выругался Соул и дернул Маку к себе, подальше от игрушки.

Теперь все с брезгливой оторопью молча наблюдали, как сотни темных гусениц сыпались из отрубленной головы и копошащейся массой лезли из шеи безобидного зайца. Мерзкие и желтоглазые, они оказывались на мягком ворсе ковра, ползли в разные стороны… Медленные поступательные движения вальковатых тел гипнотически однообразно завораживали взгляд и не вызывали ничего, кроме отвращения.

А еще гусеницы жрали…

Жрали ворсинки ковра, жрали искусственный мех зайца… Жрали пол и обои. Жрали все, что попадалось им на пути.

И чем дольше Мака смотрела на жутких прожорливых тварей, тем больше убеждалась во внезапной догадке: гусеницы ели не бумагу, не шерсть и не дерево — эти жуткие существа пожирали саму реальность. За их телами оставались белые полосы непонятной субстанции.

— Снег, — выдохнул Соул очень тихо, и Мака поняла, что он прав.

Твари оставляли за собой снег.

Бывший напарник сделал два решительных шага вперед, превратил руку в лезвие, но обрушил свой сокрушительный удар не на гусениц — Соул Итер с размаха полоснул лезвием по обоям. Мака ожидала услышать лязгающий звук стали о бетон, но вместо этого в оглушительную тишину ворвался гул ветра, а желто-розовый узор на стене с легкостью разошелся брешью, через которую сверкнула яркая снежная белизна и проник леденящий холод. Еще замах. На этот раз косовище прошлось перпендикулярно первой попытке — и бумажные обои разошлись еще больше. За тонкими полосками бумаги не оказалось ни стены, ни вечерней темноты, ни города Смерти — за бумажными обоями начиналась зима. Ослепительно белый заснеженный склон тянулся ровным уклоном на несколько сот метров вперед, затем натыкался на скальные выступы и нырял неровностями куда-то вниз, за ним вздымались хаотичные нагромождения заснеженных скал, теряющихся в яркой белизне. Однообразный гул ветра заглушал даже звук собственного дыхания Маки, а ворвавшийся в детскую холод тут же заполнил каждый уголок небольшой комнаты. Дышать стало сложнее.