— Успею ещё побриться, — коротко отвечаю я.

— Ты почему со мной так разговариваешь? — возмущается она. А у меня прямо кулаки сводит. Не могу себя больше сдерживать, а надо.

Зеваю, делаю вид, что не выспался.

— Что на завтрак? — Спрашиваю я и продираю глаза. Хоть я ни в одном глазу.

— То что и обычно, — отвечает мне она, и мы заходим в дом.

Стол как всегда накрыт и мне приносят завтрак и дополнительные приборы. Мы садимся з стол и завтракаем втроём, как в старые добрые времена. Хотя тогда с нами жил отец, тога я был маленький, и тогда мне мама казалась самым прекрасным человеком на всём белом свете, а отец нудным, всегда ворчливым, всегда для меня занятым. Но вот я подрос, и отец с нами больше не живёт, зато живёт Серго. Он уже почти что член семьи.

«Так расписались бы, если уже живёте вместе» бросаю я на них презрительный взгляд. Вижу, как перекосило Серго. Он всё уже понял, только виду не подаёт. Да и мама всё поняла. Просто она даже мысли не допускает, что в её доме ей кто-то посмеет перечить. Привыкла командовать.

— Чего молчишь, Дима, что случилось? — Меняет она тон от нарочито заботливого до властного.

— Да вот, — говорю. — Я решил, что не поеду в Лондон.

— Как? — хватается она за сердце. — После всего, что я для тебя сделала, после всех твоих обещаний. Это так ты мне отплатил за все бессонные ночи, за страдания и за моё ангельское терпение.

Истерика продолжается ровно положенные пять минут, а после сменяется непробиваемой маской на лице. Ни один мускул не дрогнет, завидую её выдержке:

— И чем же ты собираешься заниматься.

— Музыкой.

— Ха! Да разве это музыка, какое-то бездарное брынчание и повизгивание. Ты уже год ею занимался. Но ничего, ничего, ещё позанимаешься, пока в тридцать лет не поймёшь, что растратил свою жизнь впустую.

— Мне нравится моя музыка, ты же сама говорила, что во мне сильны гены прадеда, великого композитора.

— Да твой прадед бы в гробу перевернулся, услышав то, как ты играешь. Он бы на коленях умолял тебя не играть больше, чтобы не паскудить имя предков. — Она нахмуривается и становится черна, как ночь. — Ты же подписываешь свои бездарные поделки его фамилией. Прикрываешься чужим величием и гадишь на него, неблагодарный.

— Так хватит! — Не выдерживаю я, только кулаком по столу не бью. — Я не намерен больше слушать то, как ты оскорбляешь моё творчество.

Мать сидит в лёгком шоке, с ней никогда никто так не разговаривал, хотя следовало бы. Но от кого от кого, а от меня она подобного не ожидала уж точно.

— Да как ты? Да ты? — не находит она слов, зато Серго находит.