— О, сколько раньше было музеев, ma chèrе. — Любила повторять мадам. — Даже музей телесных наказаний, и тот был. А посмотри на это... — Она изящным жестом обводит свои шкафы и стеллажи, заполненные старыми платьями, заставленные сувенирами и драгоценностями. — Оригиналы книг именитых писателей, полотна рук выдающихся художников, драгоценности работы лучших ювелиров, платья от самых модных портных своего времени. На этих полках, в этих ящика — не вещи, а маленькие крупицы эпох, самой жизни.

И я хожу, смотрю, трогаю, пока из старинного граммофона льется разбавляемая шипением "ария Царицы Ночи".

— Мария Каллас, ma chèrе. — Закрыв глаза, мадам покачивается в кресле-качалке. — Это был триумф. Когда прозвучал последний аккорд, весь зал встал, рукоплеща.

Я застываю перед большой стеклянной витриной, под которой на красном бархате аккуратно разложены броши, ожерелья, браслеты и кольца.

— Это от поклонников. — Усмехается мадам, когда я озвучиваю свое удивление по поводу того, какие прекрасные вещи дарил ей ее супруг. — И опережая твой вопрос, да, от человеческих.

И как на это смотрел ее муж, интересно.

— Ему нравилась эта игра. — Лукаво улыбается мадам, плавно поднимаясь из кресла. — Времена были другими, мы были аккуратными, но иногда позволяли себе шалости. Мы могли путешествовать из города в город, из страны в страну годами, представляясь выдуманными именами и раскидывая деньгами направо и налево. То, как смотрели на нас в "высшем обществе"... о, словами не передать, ma chèrе. Мы были богами. И я блистала... как хороша я была тогда. Как хороша... все мужчины были у моих ног. — Она кидает на меня озорной взгляд той далекой мадам Бланш. Взгляд, который как раз таки сражал наповал ее поклонников. — Засыпали меня комплиментами, цветами, подарками, стараясь чтобы один был дороже другого. Смешно, право, наблюдать это желание мужчин постоянно мериться друг с другом силой, богатством, эрудицией, красотой своей женщины. Николас забавлялся, смотря на них...

— Неужели он не ревновал? — Недоуменно спрашиваю я, разглядывая крупные алмазы, рубины и сапфиры.

— В этом не было смысла. — Мелодично рассмеялась мадам. — Я принадлежала лишь ему, а они были всего лишь людьми... — Она осеклась, обращая свое лицо в мою сторону. — Надеюсь, ты не принимаешь мои слова на свой счет? Ты стала частью нашей семьи, перестав быть "просто человеком". Хотя, я убеждена, что ты никогда им и не была. — Я молчу, а госпожа дома Вимур убирает граммофонную иглу и переворачивает пластинку. — То, как смотрит на тебя мой сын доказывает это в очередной раз... Именно такой взгляд я хотела бы получить от Николаса, когда очередной болван ползал передо мной на коленях, предлагая стать моим рабом. Но за все время, что было у нас... ни одного раза он не приревновал меня. А я, честно признать, желала бы увидеть муки ревности этого мужчины. Иногда его уверенность в себе раздражала... — Кажется, мадам уже забыла про меня, погружаясь в пучину воспоминаний. — Он словно знал, что лучше я не найду. Просто потому что природа еще не создала мужчины лучше, а мне посчастливилось назвать его своим. И действительно, ухаживания всех самых внимательных и умелых кавалеров, я предпочла его черствости. Но я бы хотела, чтобы он чувствовал то же самое по отношению ко мне, чтобы хоть раз посмотрел на меня так же, как я смотрела на него... — Она надолго замолкает. И, очнувшись, вскидывает на меня взгляд, уже успевший стать беспечным. — Ох, не думаю, что душевные терзания древней старухи интересны тебе, мой друг.