Его лихорадочно-нежные ласки сводили с ума так, что стало темнеть перед глазами. Прижимая ее к матрасу и не позволяя ей пошевелиться, Эрик тем не менее имел полный доступ к тому, что доселе было запретным для него.

Пьяный угар бил в голову так, что он ни о чем не мог думать. Потому что никогда прежде не испытывал такого почти убийственного желания. Он хотел зарыться в нее, хотел немедленно погрузиться в ее жаркие глубины и никогда больше не отпускать от себя. Целуя ее до тех пор, пока оба не стали задыхаться, Эрик почти вечность спустя отпустил ее уста и прижал губы к нежному изгибу подбородка, сжав совершенную по форме идеальную грудь.

Перед глазами снова потемнело. Прикусив губу, чтобы сдержать стон, Клэр тем не менее не смогла этого сделать, выгнув спину тогда, когда его палец прошелся по невероятно чувствительной вершинке.

— Боже, — выдохнула она, не представляя, что подобная ласка может вызвать облегчение и мучительное напряжение одновременно. — Эрик… — прошептала она, зажмурив глаза, когда палец в каком-то ритме стал поглаживать ее, высекая из тела искры распаляющегося желания.

Запрокинув голову назад и хватая ртом воздух, Клэр обхватила его голову руками, не представляя, хочет оттолкнуть его от себя, или прижать еще ближе к себе. Но она не сделала ни того ни другого, потому что, опустившись вниз, Эрик на этот раз поразил ее совсем другим. Отстранив от ее груди свою руку, он заменил ее своими губами.

Потрясенно ахнув, Клэр замерла, а потом протяжно застонала, боясь умереть от пронзительной ласки. Ей даже в голову не пришло, что можно коснуться кого-то с такой откровенностью, но это… Это превзошло все ее ожидания. Клэр уже не понимала, где заканчиваются приличия и начинается неведомое ей доселе таинство, но теперь это было неважно. До тех пор, пока он обнимал и целовал ее с таким упоением, ничего не свете не имело больше значения.

Хотя нет, кое-что действительно имело. Клэр должна была сказать ему, что любит его, но когда он схватил невинный сосок умелыми губами и глубоко втянул в себя, она не смогла бы заговорить, даже если бы и захотела, сотрясаясь в спазмах оглушительного удовольствия, которое разлилось по всему телу. Это было великолепно, Боже, это было так дурманяще, что она не могла позволить этому закончится! Подумать только, она могла бы лишиться всего этого, если бы он не пришел, если бы она потеряла его, не сказав… Она и не говорила ему, но скажет, непременно скажет, когда Эрик вернет ей способность говорить.

И пока он с парализующей откровенностью ласкал ей грудь, приподняв ее пальцами так, чтобы было еще удобнее это сделать, внутри Клэр с мощной силой нарастало томление, переходящее в жгучую потребность чего-то, чего она не понимала.