Пир при свете факелов и звуках арф должен был длиться всю ночь. Гул толпы, смех, застольные здравицы раздавались громче прежнего. И, наконец, наступил тот момент, о котором Оннес говорил Ану-син перед свадьбой.

Стараясь не привлекать к себе внимание, Ану-син покинула пиршественный зал, за дверями которого её уже ждали служанки. Всё было готово для представления: служанки помогли своей госпоже переодеться, губками, пропитанными терпкими маслами, освежили её кожу, напоили тёплым козьим молоком с травами, сок которых смягчал горло подобно чудодейственному бальзаму.

Наконец полы занавеса на дверях раздвинулись — и перед пирующими появилась Ану-син.

Грудь её была стянута лифом переливчатого радужного цвета, обшитого струящейся бахромой; под прозрачной тканью четырёхугольного куска, схваченного набедренным поясом, сладостным намёком угадывалась нежная юность её девического тела. Под розовой кисеёй вуали, пришитой к маленькой круглой шапочке, можно было различить изогнутые линии её чёрных шёлковых бровей, серебристо-зелёные тени на веках, чувственные ярко-алые карминные губы.

Гости приветствовали Ану-син восторженными возгласами. Теперь она должна была исполнить ту просьбу, о которой ей говорил Оннес. И она начала с пения: это была песнь во славу возлюбленного Иштар, которую во время весеннего праздника Таммуза исполняли жрицы-надитум. Она запела:

— Он взошёл; он распустился; / Он побег, взращённый при водах. / Он тот, желанный моему лону. / Мой сокровенный сад в полях, / Мой колос, высший в борозде, / Мой яблони ствол, что весь плодоносит. / Он побег, взращённый при водах. / Мой сладкий мужчина, слаще мёда всегда услаждает меня. / Господин мой, слаще мёда богов, / Он тот, желанный лону моему. / Рука его — мёд, ступня его — мёд, / Всегда услаждает меня. / Мой алчущий пылкий ласкатель телес, / Мой нежный ласкатель уступчивых бёдер, / Он тот, желанный лону моему. / Он побег, взращённый при водах.

Царь, который, несмотря на свой воинственный нрав, любил лирические песни, взволнованно слушал, как красивая молодая женщина пела свои радостные, полные чувственности стихи. Он восторженно смотрел на певунью, ловя с её уст каждое слово, и шевелил губами, повторяя за ней слова из песни. Нежный и сильный девичий голос катился, как чистый кристальный поток, и сердце царя трепетало и замирало — от восхищения и сладостного возбуждения.

Последний звук оборвался словно тоненькая паутинка, но серебряное эхо ещё звонко катилось по пиршественному залу. И едва оно замерло под сводами потолка, как Ану-син, сделав знак музыкантам, стала танцевать.