Мира искренне рассмеялась, продемонстрировав вконец опешившему Булату ослепительно белые зубки, хищно сверкнувшие в изгибе пухлых губ.
* * *
Не спалось. Сергей пробовал курить, но горький дым не приносил удовольствия. Отупело смотрел на смятую постель, точнее, на ту половину, где сейчас должна была лежать Мира. Сердце щемило в неприятном предчувствии. Хотя каком к черту предчувствии? Ни боя, ни осады, ни караульного обхода или затянувшегося штабного совещания – не было ни одной причины, по которой его женщина могла бы не ночевать тут, рядом с ним.
Ежился, смотрел в узкое окошко, за которым начало сереть, перемалывал тягостные думы. Торкал окурок за окурком в маленькое кладбище на подоконнике.
Скрип дверей воспринял с облегчением: какая-никакая, а ясность, которая вот-вот переступит порог. По пробежавшему между лопаток сквозняку почувствовал, что Мира уже здесь. Не обернулся, лишь затянулся поглубже опротивевшим за ночь дымом.
– Так и знала, что не спишь.
Сергей не ответил, понимая, что за этим ничего не значащим началом последует разговор, после которого все уже будет не так, как было прежде.
Он ловил себя на мысли, что трусливо тянет время, мгновения, когда все уже понятно, но все еще может быть хорошо. Но крошечные капельки спасительной неизвестности испарялись все быстрее, оставляя после себя странный аромат отчуждения и напряженности.
– Не молчи. Надо поговорить, – Мира попыталась было приобнять Сергея сзади за поникшие плечи, но, почуяв молчаливое сопротивление, осеклась и, разозлившись от собственной неловкости, заговорила, подпуская в голос стальные интонации. – Что ж… Так и молчи, как дурак. Если хочешь знать правду, спроси, я отвечу.
– Давай, – Сергей повернулся, обхватил себя руками, словно пытаясь защитить сердце от предстоящего укола. Оценив пылающие припухшие губы любимой и предательский блеск глаз, скривился, заиграв желваками щек. – Ну и? Кто этот счастливый?
Мира едко улыбнулась, прищурилась и, смело вздернув кверху аккуратный носик, выпалила:
– Женщина – такой же человек, как мужчина! Ты забыл, видно. Я не вещь. И даже не твоя жена. Ты собственник, Сережа, а я – революционерка. Господи, да мне блевать охота от одной мысли об этих ваших моральных ценностях. Сгнило это все! Нету! Ты, идиот, еще там, в болоте патриархальщины дурацкой. Не можешь осознать: рядом с тобой не баба, а я – человек нового мира. Человек, для которого свобода – не пустой звук. Свобода! Вот ценность. Во всем, Сережа! В постели, в миру, в отношениях! Если не понимаешь этого, уматывай от меня куда подальше. Либо так, либо никак!