И проснулся.

– Тише-тише. Что ж так орешь, батька? – расплывчатая тень у изголовья сгустилась и приняла очертания Войцеха. Булат задышал с наслаждением, часто, жадно. Боец заулыбался всей своей хитрой рожей. Был он в исподнем и, судя по худобе, черным кругам под глазами и торчащим клочьям на обкорнанной наспех голове, только начал поправляться от серьезной болячки.

– Вот и чудо. Слава те Господи. Выкарабкался. Не чаяли уже. Фелдшер еще третьего дня говорил «не жилец», а поди ж ты. Организм, значить! Великое дело. Тифозная вша не выбирает. Эпидемья, однако. Да… надо ж как угораздило… Водички?

– Угу, – попробовал улыбнуться Стас.

Тут же у губ образовалась серая жестяная кружка с чистой колодезной водой. Пил жадно, ощущая, как с каждым глотком вливается внутрь капелька силы. С трудом оторвавшись от холодной влаги, Стас повел глазом, осматриваясь. Глядя на покрашенную белой известью мебель, понял, что находились они в импровизированном полковом лазарете.

– Войцех.

– Ну? Вашбро… тьху ты, товарищ командир.

– Давно я тут?

– Дней девять. Такие дела. Грешным делом думали, мерку снимать придется. За неделю душ десять из полка оградкой обросли. Я ж брату вашему так и сказал: не допущу, чтоб командир мой боевой там без меня сгинул. Сказать по правде, так и сбег. Как думаешь, батька, мне за дезертирство расстрел полагается?

Не дождавшись ответа, Войцех почесал кое-как остриженную голову и горестно вздохнул:

– Приехал, чую, худо мне тож. Озноб. Далее помню плохо. Сам вот чуть не сгорел. Дело известное – эпидемья! Дохтур меня к вашбродию, тьху ты, к вам, короче, не хотел пущать. А я ему: «зараза к заразе не липнет!» Резонно, говорит. На том и порешили. Скажем прямо, уговорил коновала нашего на том, что желаю, чтоб друга моего сердечного в последний путь самолично проводить. Не серчай, Булат.

– А полк? Тут? Где?

– Ну, такое дело, значит… – Войцех неуклюже попробовал соскочить с неприятной для него темы. – Навару? Мигом соображу! Курица по двору шастает. Наглая такая, давно пора с ней это самое… в щи!

– Полк! Мой. Где… Командование. Кто?

– Вот любишь ты, батька, в нахрап, аллюр три креста. Где-где… в этой самой… тута! Рядом! Недалеча, верст сто. Мира твоя всем заправляет. Командир-то при смерти, вот и взяла поводья в свои лапки! Приказ, грит, с самого верху. Ох, ну, давай писать губерния! На деревенских батарею развернули …что б им… Постами и разъездами всю гмину оцепила! Мышь не проскочит. Поля с пшеницей жечь закомандовала. Говорит, подождем, когда крестьяне с голоду дохнуть начнут. Небось, говорит, пусть думают впредь, как супротив Советов бузотерить. Темные силы бунтуют, грит, против нашей власти рабочих и крестьян. Без жалости, со всей пролетарской ненавистью душить эту собственническую гидру. А чтоб совсем веселей было, мать ее, заложников понабрала! Детей да баб! И ультиматум им, срок два дни, чтоб главные повстанцы самолично в плен посдавались. Сука. Не вовремя ты, Булат, хворать вздумал, ох, как не в дугу!