— Я имею в виду Ваш сгоревший дотла вместе с вещами и одеждой дом. Впрочем, денежные потери невелики, ведь Вы очень богаты. Стоимость каждого мешочка золота, которые я берегу для Вас, более пятидесяти тысяч долларов, а их — четыре, не считая добычи на руднике. Изучив бумаги, Вы…

— Это меня не интересует, преподобный, — грубо перебил Джонсона Сан Тельмо.

— А я думал, что это — единственное, что Вас интересует, ведь о жене Вы меня даже не спросили.

— С какой стати мне спрашивать у Вас? Если мне захочется узнать о состоянии жены, я спрошу об этом у доктора Ботеля.

— Ну разумеется, Ботель — доктор, заслуживающий доверия.

— Вы забываетесь, преподобный!

— Вашей жене лучше, Сан Тельмо. Не знаю почему, но мне кажется, Вы интересуетесь ею гораздо больше, чем хотите показать. Этот, скажем так, несчастный случай…

— Именно так, преподобный, — резко отрубил Деметрио, — иначе и не назовешь!

— Хочется думать, что Вы не лжете, иначе это было бы слишком низко, слишком ничтожно…

— Довольно, Джонсон! Если Вы считаете, что Ваш духовный сан избавит Вас от должного ответа на Вашу дерзость, то глубоко заблуждаетесь!

— Я никогда не прикрывался своим духовным званием, инженер Сан Тельмо, — с достоинством отозвался священник, — и поверьте, что сейчас мне впервые хочется освободиться от связывающего меня обета.

— И что бы Вы сделали, если бы не Ваш обет?

— Я ответил бы Вам должным образом.

— Так почему же Вы этого не делаете?

— Потому что не могу нарушить священный обет. Я не могу и не хочу допустить, чтобы во мне говорил мужчина, когда Вам так нужно пасторское слово.

— Мне?.. Позвольте посмеяться над Вашими словами, преподобный, я даже окрещен не по Вашей вере!

— Я знаю, что Вы — католик, и давали супружескую клятву перед католическим священником, но мне отлично известно таинство слов, соединивших Вас с Вероникой де Кастело Бранко, и смею Вас уверить, что Ваше поведение не соответствует тем словам.

— Возможно, но я не готов выслушивать проповеди ни от католиков, ни от протестантов!

— А выслушать человека, к которому Вы обратились, как к другу, когда впервые приехали сюда? — спокойно спросил Вильямс Джонсон. — Когда потеряли надежду и впали в отчаяние? Готовы ли Вы выслушать друга, который принял последний вздох и последние слова Вашего брата?

— Замолчите, преподобный!