В голове Вероники как в калейдоскопе закружились воспоминания, оживляя картины прошлого. Они прыгали и наскакивали друг на друга, словно играли в чехарду. На мгновение девушка забыла о доме Ботелей, о приветливой гостеприимной простушке Аделе, о двух рослых, крепких индейцах, с невозмутимостью бронзовых статуй стоящих рядом с ней и ожидающих указаний, чтобы перенести ее. Перед мысленным взором Вероники вихрем проносились видения: парк, фонтаны, помпезные мраморные стены, флигель оружейного зала и тот самый фехтовальный поединок, на котором она заметила ненависть, появившуюся в серых глазах Деметрио.

Сомнений не оставалось: Деметрио ее ненавидел. Она вызывала у него лишь отвращение, а его мнимая любовь и поцелуи были игрой, как нельзя более подходящей для необъяснимой ненависти к ней. Весь этот фарс был нужен ему, чтобы вырвать ее из родного гнезда, отравить душу Джонни, чтобы лишить ее расположения и привязанности дяди. Ну что ж, спектакль удался на славу: благодаря ему в глухих чащобах Мату-Гросу она стала несчастной, забитой женой, личной собственностью деспота.

— Что с Вами? — услышала Вероника откуда-то издалека озабоченный голос Аделы. — Вам стало хуже? Рана разболелась еще сильнее? — суетилась сеньора Ботель. — Хайме оставил мне таблетки на случай, если боль усилится. Это легкое снотворное, и, выпив их, Вы уснете.

— Дайте мне эти таблетки, Адела. Мне нужно забыться еще на несколько часов.

«Кастело Бранко, — подумала она. — Джонни… Бедный Джонни, если бы ты только знал!»

* * *

Если бы воспоминания позволили Веронике перенестись в особняк Кастело Бранко, она заметила бы, что все в доме стало не так. Теперь в старинных залах не играла музыка, не накрывался к обеду огромный стол под позолоченным потолком обеденной залы, не текло рекой шампанское, умело открытое ловкими руками слуг, одетых в ливреи… В парке стало тихо и сумрачно. Молчаливый парк приглушал яркий свет, льющийся с высоты небес. Казалось, жизнь теплилась лишь в правом крыле особняка, в трех комнатах Джонни: в небольшом салоне, где ожидали известий несколько друзей; в кабинете, где собрались на консилиум самые известные медики Рио; и в спальне, где лежал в кровати изможденный, исхудавший, сгорающий от лихорадки Джонни. Наследник знатного дома боролся со смертью один на один уже много дней.

— Ну что, Теодоро, доктора уже ушли? — затеребила мужа донья Сара.

— Еще нет, консилиум продолжается, но со мной только что говорил доктор Ортега.

— Надежда есть? — тихо спросила она, борясь с тревогой.

— Да, наконец-то, есть! — опустив голову, устало ответил дон Теодоро, садясь на стул. Сара с надеждой положила руку на голову мужа. Из дальнего конца спальни они смотрели на лежащего в кровати любимого сына, стараясь не упустить ни одного его движения. Рядом с кроватью дежурила сиделка.