Уже близко, уже вот-вот… она скоро возьмет на руки своего малыша…
Потом последняя, самая сильная, окрашенная криком…
Ее. И Его, резким, громким. От которого колесо жизни взяло новый оборот, и самые простые вещи вновь превратились в непостижимо дорогие истины.
Устало улыбаясь, она смотрела, как муж взял на руки их сына. Зря, она переживала, как будет выглядеть во время родов, как Мажарин отреагирует и все это переживет. Ей было все равно. Ей было сейчас совсем не до этого…
Сын!
Как в омут с головой. В кипяток. Осознание обожгло внезапностью.
Детский крик — и вот он, барахтающийся комочек у него на руках.
Не понимала Марина, зачем ему присутствовать на родах. Боялась, что после этого он будет чувствовать к ней отвращение. Глупая. Но Сергей не смог бы объяснить, почему настаивает и упорствует. Савин отговаривал, предупреждал, что зрелище не из приятных. Оно и понятно, ничего приятного нет в том, когда наблюдаешь, как твоя любима жена корчится от боли.
Никто не поймет. Он бы никому не сказал. Ни другу своему, ни даже жене. Насколько важно ему видеть ее боль. Как важно ему почувствовать.
Каждой клеточкой. До спинного мозга этой болью проникнуться, муками — до того самого отвращения. До самой изнанки. Чтобы по каждой венке она протекла. Чтобы от переживаний снова желудок полный льда. По самое горло.
Все перенести с ней нужно, глазами видеть. С ней вместе отмучиться. Возненавидеть весь мир за ее страдания и снова весь мир полюбить. Потому что когда-то давно, когда он был ей очень нужен, его не оказалось рядом.
Сын. Первый раз у него на руках. Сергей пригнулся и некоторое время слушал его дыхание, чувствуя, что это легкое трепетное шевеление воздуха снимает с его плеч шлейф пережитого. Сердце рвалось от беспредельной любви и нежности.
Потому что предела больше нет, они с Мариной перешагнули его, разрушив семилетнюю реальность, которую придумали для себя сами и к которой сами себя приучили.
— Мажарина, я люблю тебя… — сказал он ей, так и не оторвав взгляд от маленького личика.
Эпилог
Марина вышла на улицу. Надевая варежки, остановилась и глубоко вздохнула — в носу холодно и приятно защипало. Дети играли во дворе, их смех, крики, и без того пронзительные, звенели на морозе хрустально. Митька, старший племянник Мажарина, помогал маленькой Веронике лепить снеговика. Тимошка барахтался в сугробе вместе с собакой, будто купался.
— Сереж, загоняй этот табор домой, ужинать пора.