– Надеюсь еще послужить вашему величеству, когда вернусь в сентябре, – осторожно проговорила я.

Она отложила иглу. Взглянула мне прямо в лицо:

– Конечно, ты еще послужишь мне. Я буду здесь, в этом нет никаких сомнений.

– Безусловно, – соглашаюсь я, чувствуя себя настоящей предательницей.

– Никогда у меня не было такой хорошей придворной дамы, как ты, такой заботливой и услужливой. Даже когда ты была еще совсем глупой девчонкой, Мария.

Я ощущаю себя кругом виноватой, еще тише шепчу:

– Хотелось бы мне оставаться вам полезной. Даже когда служу другим господам, а не вашему величеству, нередко об этом сожалею.

– Ты говоришь о Фелипесе? – легким тоном спрашивает она. – Мария, дорогая моя, я знала, что ты все расскажешь отцу, или дяде, или даже королю. Я понимала – ты заметишь записку, знала, что случится с посланцем. Хотела, чтобы они следили не за тем портом, считали, что они его легко поймают. А он доставил послание моему племяннику. Я сама тебя выбрала быть моим Иудой, уверена была – ты меня предашь.

Я краснею до корней волос:

– Не осмеливаюсь даже просить вашего прощения.

Королева пожимает плечами:

– Половина моих фрейлин, если что услышат, сразу бегут к кардиналу или к королю, а то и к твоей сестрице. Я уже научилась никому не доверять. Похоже, я умру, разочаровавшись в своих друзьях, но в муже я не разочаровалась. Просто у него плохие советчики, все это не больше чем мимолетное ослепление. Он еще придет в себя, помяни мое слово. Он знает, я была ему доброй женой. Он знает: не может у него быть другой жены. Он еще ко мне вернется.

– Ваше величество, боюсь, что не вернется. Он пообещал моей сестре жениться на ней, дал ей слово.

– Он не может дать ей слово, он женатый мужчина, ему нечего обещать другой женщине. Его слово – мое слово. Он на мне женат.

Что я еще могла сказать?

– Пусть Господь благословит ваше величество.

Она грустно улыбнулась, словно знала, как и я, – это прощание навсегда. Когда я вернусь, ее не будет при дворе. Подняла руку, благословила меня, пока я делала реверанс.

– Да пошлет тебе Бог долгую и радостную жизнь, тебе и твоим детишкам.

Хевер стоял залитый солнечным светом. Маленькая Екатерина научилась писать все наши имена, почти не делала ошибок и вызубрила пару песенок по-французски. Генрих, совершенно невежественный, слегка пришепетывал и никак не мог произнести букву «р». Это было так очаровательно, что я его почти не поправляла. Он называл самого себя «Генвих», а ко мне обращался «моя довогая». Нужно иметь каменное сердце, чтобы сказать своему дорогому малышу, что он все говорит неправильно. Не объяснила я ему и про усыновление. Теперь я вроде бы и не мама, по закону матерью считается Анна. Не могла я заставить себя рассказать своему сыночку, что его у меня украли, а меня заставили с этим согласиться.