– Ну говори уж! – В моем голосе появились резкие нотки.

– Сама знаешь.

– Нет, ты скажи.

Он мрачно хмыкнул:

– Не смотри на меня так, словно ты – твой дядюшка, у меня уже душа в пятки ушла.

Я расхохоталась, покачала головой:

– Ну вот, больше не смотрю. Что у тебя на уме? Что бы люди сказали? А то пытаешься рот раскрыть, да никак выговорить не можешь.

– Люди бы сказали, что у нее грех на душе, ведовство, сделка с дьяволом. Не сердись, дорогая, ты бы и сама так подумала. Может, ей на исповедь пойти или в паломничество – грех замолить, совесть очистить. Не знаю, почем мне знать. Я и знать не хочу. Но она, похоже, что-то ужасное совершила.

Я резко повернулась, пошла прочь. Уильям догнал меня:

– Ты сама, наверное…

– Никогда, – решительно мотнула я головой. – Знать не знаю, ведать не ведаю, что она сделала, чтобы стать королевой. Не представляю, как ей своего добиться – родить мальчика. Не знаю и знать не хочу.

Мы шли в молчании, Уильям поглядывал на меня:

– Если у нее своего сына не будет, ей понадобится твой.

Он знал, я думаю о том же.

– И то правда, – горестно шепнула я и сильнее прижала малышку к себе.

Через неделю двор отправился в путешествие, а мне разрешили поехать повидаться с детьми. В суете и суматохе больших сборов я стараюсь быть поосторожней – словно в посудной лавке танцую, вдруг у королевы опять переменится настроение.

Но удача меня не оставила, я не успела ничем прогневать Анну. Мы с Уильямом махали на прощание королевскому поезду, двор отправлялся на юг – в роскошные дворцы и уютные городки Суссекса, Гемпшира, Уилтшира и Дорсета. Анна в роскошном, белом с золотом наряде, рядом Генрих – все еще красавец-король, особенно верхом на могучем жеребце. Анна на своей кобыле скачет рядом с ним, как тогда – всего два, три, четыре лета тому назад, когда он ее добивался, а она пыталась ухватить золотой приз – королевскую корону.

Она все еще может заставить его слушать, может его рассмешить. Все еще скачет во главе двора, словно девочка, решившая прокатиться в солнечный денек. Никто не знает, чего ей это стоит – мчаться без устали, бросать королю остроты, махать поселянам, собирающимся по обеим сторонам дороги из любопытства, не от любви. Никому и в голову не приходит, как тяжело ей это дается.

Уильям и я машем, покуда они не скрываются вдали, потом возвращаемся во дворец забрать дочку и кормилицу. Десятки тележек и повозок с королевским добром выезжают на дорогу. Теперь наш черед, на юг, в Кент, в Хевер, к нашему лету с детьми.