Он склонил голову:
– Была Говард.
– Это же Анна! – воскликнула я. – Мы жизнь положили, чтобы посадить ее на трон.
– А где благодарность? Насколько я помню, тебя отправили в изгнание, ты и вернулась только потому, что ей понадобились твои услуги. Она слова за меня не замолвила перед королем, даже наоборот. Тебе сестра благоволит, Джордж, но стал ли ты хоть на шиллинг богаче, с тех пор как она на троне? Она больше не просто любовница, а что от этого изменилось?
– При чем тут деньги, сейчас речь идет о жизни и смерти, – горячо возразил Джордж.
– Роди она сына, ее положение было бы неуязвимым.
– Это он не может зачать сына! – заорал Джордж. – Не мог с Екатериной, не может и с ней. Он почти бессилен! Вот почему она с ума сходила от страха…
Мертвая тишина.
– Бог тебя простит, Джордж, зачем ты подвергаешь нас всех опасности? – холодно произнес дядя. – Такие речи – государственная измена. Я ничего не слышал, ты ничего не говорил. Теперь уходите.
Уильям помог мне встать, мы втроем медленно вышли из комнаты. На пороге Джордж обернулся, хотел возразить, но дверь бесшумно закрылась у него перед носом, прежде чем он успел сказать хоть слово.
Анна проспала до полудня, у нее началась лихорадка. Я отправилась на поиски короля. Двор уже готовился к переезду в Гринвичский дворец, Генриху хотелось отдохнуть от суеты и суматохи, он играл в шары в парке. Вокруг фавориты, на первом месте, конечно, Сеймуры. Одно только радовало – Джордж тоже там, прямо рядом с королем, чему-то довольно улыбается, а дядюшка сидит на скамье для зрителей. Отец предложил королю пари на весьма выгодных условиях, Генрих поспешил его принять. Я подождала, пока игроки покатили последние шары, а отец протянул королю пригоршню золотых монет – никак не меньше двадцати. Только тогда подошла поближе, опустилась в реверансе.
При виде меня король поморщился – ясно, ни одна из сестричек Болейн теперь не в почете.
– Леди Мария. – От него так и разит холодом.
– Ваше величество, я здесь по просьбе моей сестры, королевы.
Кивнул.
– Она просит задержаться на неделю с переездом в Гринвич, дать ей время оправиться.
– Слишком поздно, скажи ей, пусть приезжает, когда выздоровеет.
– Но укладывать вещи еще и не начали.
– Слишком поздно – для нее, – поправился он. Вокруг тут же поднялся шепот. – Слишком поздно для нее просить у меня милостей. Мне известно то, что мне известно.
Я помедлила. Как же мне хотелось взять его за шиворот и вытряхнуть этого толстого себялюбца из камзола! Моя сестра больна после этих кошмарных родов, а тут ее муж, играя в свое удовольствие в шары на солнышке, открыто предупреждает двор: «Больше эта женщина у меня не в почете».