– Это правда? – прошептала она.

– Правда. До последнего слова. Отныне и впредь между нами будет только правда.

Сама того не замечая, Элиза шагнула к мужу. Оказавшись в его объятиях, она крепко к нему прижалась, с жадностью вдыхая знакомый запах. Неужели меньше суток прошло с той поры, когда они кружились в вальсе на балу Монтгомери? Казалось, прошла целая вечность…

Хью достал из кармана какой-то листок, сунул ей в руку и попросил:

– Сохрани его. Храни до тех пор, пока я не отдам твоему отцу все, что должен. А потом можешь вернуть эту бумагу мне или порвать – как тебе будет угодно. Но только, пожалуйста, дай мне шанс доказать, что я тебя достоин.

Элиза взглянула на листок и узнала свидетельство об их с Хью браке.

Он обхватил ладонями ее лицо и, глядя в глаза, проговорил:

– Я хочу, чтобы мы всегда были вместе, любовь моя, потому что мне нужна ты – ты, и больше ничего. Если же ты этого не хочешь…

– Хочу, Хью, хочу, – пробормотала Элиза, сморгнув набежавшие слезы. Она и до этого точно знала, что хочет прожить с любимым всю жизнь.

Прижавшись лбом к ее лбу, Хью выдохнул с облегчением и прошептал:

– Спасибо, любимая.

Элиза еще крепче к нему прижалась и, улыбаясь, подумала: «А ведь Хью, пожалуй, прав: поступкам отца действительно нельзя найти оправдание, но простить его можно… когда-нибудь в будущем». Да-да, если он был прав насчет ее и Хью и без его вмешательства она коротала бы свои дни, ухаживая за садом и собаками, – что ж, тогда, наверное, несмотря ни на что, отца следовало простить.

«Но сейчас, когда боль от того, что я узнала, еще не прошла, с прощением нужно повременить», – решила Элиза.

– Я так рада, что ты за мной приехал, – прошептала она, целуя мужа в щеку. – Спасибо тебе, Хью.

И тут она вдруг заметила, что плечи его трясутся. С удивлением заглянув ему в лицо, Элиза поняла, что он с трудом удерживается от смеха.

– Я знал, что промедление смерти подобно, – пробормотал он и тут, наконец, рассмеялся. – Ведь задержись я хоть на час, и все три мои родственницы набросились бы на меня как разъяренные фурии. Мать и сестры тоже хотят твоего возвращения. И даже… – Хью снова хохотнул. – Знаешь, твоего возвращения они хотят больше, чем моего. Ведь я признался им в содеянном.

– Нет-нет, просто они…

– Элиза, дорогая… – перебил Хью и обхватил ладонями ее лицо. – Все дело в том, что до этого я не рассказывал им, в каком бедственном положении отец нас оставил. Я думал, что так для них будет лучше. Выходит, что я, в сущности, лгал им. Но в конце концов я понял, что ложь – оправдание трусости. Да, я просто-напросто трусил. А вот ты – храбрая. Храбрая, чуткая, участливая и щедрая. Ты была с ними самой собой, и, подобно мне, они узнали тебя и полюбили. – Хью выдержал паузу и с улыбкой добавил: – Конечно, не в том смысле, как я тебя люблю, и, смею предположить, не так сильно. Но все же они очень к тебе привязались и потребовали, чтобы я во что бы то ни стало уговорил тебя вернуться. А без тебя они просто не пустят меня в дом.