Бродерик стал похож на гончую, почуявшую зайца.

– О господи! Значит, она все же обратилась к вам? Уговорила поступить со мной благородно? Я так и знал! Она хорошая девочка, я всегда это утверждал. Есть в ней что-то настоящее, правда? Вся в мать!

– Эмили тут ни при чем. Это строго между нами, Фарингдон. Так как, интересует вас мое предложение?

Бродерик ухмыльнулся:

– Еще бы. Финансовые предложения меня всегда интересовали. И что же вы предлагаете, Блэйд?

– Полностью заплатить ваши долги в обмен на согласие принять место управляющего в моем поместье в Йоркшире.

– В Йоркшире? – Бродерик поперхнулся вином.

– Я развожу там лошадей, и мне пришло в голову, что ваше единственное бесспорное достоинство – верный глаз на породу. Вы дадите мне слово, что никогда больше не вернетесь в Лондон и перестанете играть. Это хорошее место, Фарингдон, и я надеюсь, что вы будете работать там с тем же усердием, которое всегда проявляли за карточным столом.

– Вы, должно быть, спятили! – взорвался Бродерик. – Услать меня в Йоркшир присматривать за идиотским конезаводом? Никогда, Блэйд. Я светский человек, а не конюх. Убирайтесь вон. Я не нуждаюсь в вашем чертовом месте. Я сам позабочусь о своих долгах.

– Без помощи дочери?

– О господи! Да кто сказал, что дочь мне не поможет?

– Я. – Саймон встал, презирая себя за то, что вообще предлагал ему что-то. – Эта часть договора неизменна, Фарингдон. Я больше никогда не позволю вам использовать Эмили.

– Негодяй. Мы еще посмотрим.

Саймон пожал плечами, взял шляпу и направился к двери.

Его приводило в недоумение, почему всех так прельщала возможность даровать прощение, подчиняясь внезапному необдуманному порыву. Совершенно ясно, что подобный альтруизм не ценится в этом мире, и даже сам прощенный будет считать тебя идиотом. И все же Саймон в душе был рад, что сделал Бродерику это сумасшедшее предложение. Он намеревался после приема рассказать Эмили о своем великодушном поступке. Она посмотрит на него с прежним обожанием и скажет, что с самого начала знала: ее муж останется великодушен даже в своей победе. А отказ ее отца принять предложение о Йоркшире – проблема Бродерика, а не Саймона.

Граф не будет больше мучиться угрызениями совести, глядя в глаза супруге.

Да, решил он, выходя из игорного дома, ему уже гораздо легче. Ему бы хотелось рассказать о своем добром деянии Эмили сегодня же, но она сходит с ума, готовясь к приему. Она просто не почувствует надлежащей благодарности и восхищения. Лучше подождать, пока в доме вновь установится что-то больше похожее на спокойствие.