– Кто вы такая? – спросила я.

Одиль открыла рот, потом снова закрыла, ее губы превратились в напряженную линию. Она вскинула подбородок, и точно так же, как я теперь смотрела на нее по-другому, она по-другому посмотрела на меня. Настороженно и с глубокой печалью. Когда она так ничего и не сказала, я подняла письма и сунула прямо ей в лицо. Она не шелохнулась.

– Почему все это у вас?! – резко спросила я.

– Я не сожгла их, как остальные… А надо было.

– Я думала, вы были героиней, что вы прятали евреев!

– Увы, нет, – вздохнула Одиль. – Только письма.

– От кого?

– От моего отца.

– Это безумие какое-то… Разве он не был копом?

Взгляд Одиль стал отстраненным, словно она увидела призрака. Молчание наполнило чулан, спальню, нашу дружбу… Слышались только одинокий зов затерявшейся чайки, грохот мусоровоза в переулке да биение моего несчастного сердца.

– В начале войны, – заговорила Одиль, – полиция арестовывала коммунистов. Во время оккупации они перешли на евреев. Люди писали доносы на соседей. Некоторые из писем приходили к моему отцу. Я их воровала, чтобы он не смог охотиться на невинных.

– Так не вы их писали?

Уже задавая этот вопрос, я знала ответ.

Одиль уставилась на письма, дрожавшие в моей руке:

– Я не виню тебя в том, что ты рылась в моих вещах от скуки или из любопытства.

Ее глаза стали холодными, они превратились в щелки и смотрели на меня так, словно я была пустым местом.

– Но поверить, что я могла написать все те слова! Что я такого сделала, что ты стала думать, будто я способна на подобное зло?

Одиль повернулась к окну, и я поняла, что ей невыносимо было смотреть на меня. Я не имела права заглядывать в ее вещи, копаться в ее прошлом. Извлекать на свет то, что она по каким-то причинам похоронила. Война, та роль, которую играл ее отец, может быть, даже повод, по которому она покинула Францию…

– Подумать только, я вернулась домой раньше, потому что скучала по тебе… – Одиль тяжело опустилась на кровать и сидела не прямо, как в церкви, а горестно согнув спину. – Уходи, – наконец произнесла она. – И не возвращайся.

– Нет, пожалуйста…