И тревожной.

– Ты отстой, Фрикаделька, – окликнул он меня за секунду до того, как должна была заиграть музыка. – Но я люблю тебя, – проговорил он одними губами.

Мое сердце глухо застучало. Забилось. Потом заколотилось еще быстрее.

Мой мир не перевернулся, у меня не подкосились ноги, но то ощущение, которое только усиливалось в течение дня, разрасталось и разрасталось до тех пор, пока мне не показалось, что оно охватило каждую клеточку моего тела, изнутри и снаружи.

Иван любил меня.

Эта сволочь Иван любил меня.

И ему было все равно, выиграем мы или проиграем.

И я не смогла ничего другого, кроме как разозлиться на то, что он оборвал меня, когда я собиралась сказать ему то же самое, и теперь он победил.

– Ты не мог выбрать более подходящего времени? – громко спросила я, изо всех сил стараясь не шевелить губами.

Клянусь богом, это идиот сморщил губы и послал такой незаметный воздушный поцелуй, что ни одна из камер, размещенных в здании, не смогла бы перехватить его. Нет, – сорвалось с его губ.

А потом заиграла музыка.

Ему чертовски повезло, что я могла откатать нашу короткую программу не задумываясь, потому что, если бы мы не делали это вместе полторы тысячи раз и я еще пятьсот раз не повторяла ее одна, я бы все запорола в этот ответственный момент.

И, к счастью для него, он сразу включился в работу, когда заиграла музыка, и за две минуты и сорок секунд только один раз подмигнул мне и один раз улыбнулся.

Но каким-то чудом мне удалось сконцентрироваться на том, что мы должны были делать, а не на взявшихся неизвестно откуда словах… по крайней мере, до той секунды, пока мы не приняли финальные позы и не закончилась музыка.

А потом я вспомнила.

Я вспомнила его Я люблю тебя, и это снова привело меня в бешенство.

Потому. Что. Твою мать?