* * *

Вечером я надела черное бархатное платье с тонкими бретельками, не мешающими движению рук (но со скромным вырезом), которое струилось от колен и дальше тончайшей прозрачной тканью. Солист должен выделяться, поэтому я надела блестящие длинные серьги и подняла волосы наверх, подальше от скрипки.

– Очень красиво, – сказала Аннали, когда я осматривала себя в зеркало. – Сфотографировать тебя? Для твоего Ноя?

Я выдавила улыбку. Аннали не знала, что Ной слеп, потому что мне не приходило в голову сказать ей об этом. Его слепота – всего лишь незначительная деталь в мужчине, которого я люблю. В эту секунду я также осознала, что Ной, должно быть, ищет самого себя. Ищет то, что можно противопоставить своему изъяну. И если найдет, то, возможно, перестанет ощущать ее как физический недостаток.

Любовь моя, я поняла тебя. Наконец поняла…

* * *

В сумерках наш караван из арендованных автобусов вытянулся вдоль улиц, примыкающих к Моцартеуму. Мы ехали под темно-серыми небесами, грозившими пролиться дождем. Однако при виде концертного зала у меня улучшилось настроение. Я занервничала – впервые с той секунды, как Сабина сказала мне, что я буду солисткой.

Моцартеум был маленьким, но элегантным, освещенным десятками люстр, свисающих с позолоченных потолков. На сцене стоял массивный орган. Мы заняли свои места перед ним. Точнее, это сделали мои коллеги-музыканты. Теперь мне полагалось ждать у сцены, пока наш дирижер, герр[43] Исаак Штекерт, не представит меня публике. Я смотрела на программку со своим именем, и на глаза наворачивались слезы. Нужно отправить ее родителям и Мелани. Они будут гордиться мной.

Концертный зал заполнялся полуформально одетыми посетителями. Выглядывая из-за занавеса, я рассматривала лица прибывающих людей, как делала это каждый вечер. Я искала высокого красивого мужчину в солнцезащитных очках и с белой тростью, ищущего свое место в зале. И сегодня опять не нашла.

Свет приглушили, припозднившиеся слушатели заняли свои места, и под громкие аплодисменты герр Исаак Штекерт поднялся на подиум. Ко мне со спины подошла Сабина.

– Они не знают меня, – прошептала я.

Она положила ладони мне на плечи.

– Боль. Надежда. Пламя. Любовь. Пусть эти чувства наполнят твою игру сегодня, Шарлотта Конрой, и они запомнят тебя навсегда.

Герр Штекерт позвал меня жестом, и я вышла на сцену под вежливые сдержанные аплодисменты. Исаак поцеловал меня в щеку и шепнул:

– Ни пуха ни пера!

Я сдавленно фыркнула. Мне стало немного легче. Я заняла свое место, встав перед струнными инструментами, как та скрипачка, которую я видела в детстве по телевизору. Моя мечта воплощалась в жизнь, но этого не видели мои любимые люди.