– Но как?

Он устроился поудобнее на подушках.

– Люсьен организовал все перелеты и гостиницы, но весь путь я проделал самостоятельно: от города к городу, от гостиницы к гостинице, на автобусах и поездах. Я следовал за тобой, куда бы ни завел тебя тур.

Я разглядывала его лицо. Даже его голос изменился, стал более умиротворенным.

– Поверить не могу. Не представляю, насколько сложно тебе это далось. Иностранные города? Языковой барьер, другие обычаи и…

– Это было самое сложное, что я делал в своей жизни. Сложнее всех трюков для «Планеты Х», но я справился. Я не пропустил ни одного твоего выступления. Ни одного.

Я беззвучно шевелила губами, пока наконец не задала один из сотен вопросов:

– Иногда мы задерживались в городе на несколько дней. Чем ты занимался?

– Писал.

– Писал?

– Я пишу книгу. При помощи той программы, о который ты сказала Люсьену. Не знаю, хорошо ли получается, но на душе у меня спокойно, когда я пишу ее. Возможно, это именно то, что мне сейчас нужно.

– Но я все равно не понимаю. Ты в Европе около шести недель, но до сегодняшнего дня даже не пытался связаться со мной? – моя радость от встречи с ним сменилась замешательством. – Я так сильно скучала по тебе, а ты был рядом все это время.

Обнимающие меня руки напряглись.

– Я не позволял себе связаться с тобой, хотя одному богу известно, как сильно этого хотел. Я слышал тебя, даже когда ты была одной скрипкой из десятка, клянусь, я все равно слышал тебя. Это было сладкой пыткой.

Я легла на спину и уставилась в потолок.

– Даже не знаю, что сказать, Ной. Счастье? Я счастлива, так безумно рада видеть тебя, что, наверное, свечусь. Но ты был так близко, все это время ты был рядом со мной, среди слушателей в концертных залах, а я понятия не имела. Это справедливо? Что ты знал, где я и чем занимаюсь, а я – нет?

– Я писал тебе, чтобы ты не волновалась. Это все, что пришло мне в голову, чтобы тебе стало хоть немного легче. Но мне тоже было нелегко, поверь. Это было мукой – знать, что ты в одном со мной зале, но я не могу тебе об этом сказать. – Ной покачал головой. – Это было выматывающе. Я так устал… Столько раз хотел сдаться и просто попросить кого-то направить меня к тебе. Даже когда ты все еще была на чертовой сцене, мне хотелось помчаться к тебе, схватить, целовать при всех и никогда больше не отпускать.

Он говорил о тоске, но необъяснимое удовлетворение не покидало его глаз.

– Но это было бы эгоистично. Я бы испортил твое выступление только из-за того, что больше не мог выносить все тяготы. Мне пришлось очень тяжело. Нужно было продолжать путь, несмотря на множество досадных помех, поворотов не в ту сторону, пропущенных автобусов и поездов, обращение за помощью к совершенно незнакомым людям. Я с трудом находил тебя, а затем сидел и слушал твою игру, зная, что концерт закончится и мне придется возвращаться в гостиницу в одиночестве. И на следующий день в очередном чужом городе начинать все заново, пока я не буду готов. Пока не избавлюсь от пожирающих меня изнутри злости и горечи. Я вынужден был пройти через это, Шарлотта, чтобы перестать бороться со своей слепотой. Чтобы… отпустить прошлое. Я делал это ради тебя и ради себя. Ради нас, – он придвинулся ближе. – Ты простишь меня?