Поездки в два разных магазина за рождественским освещением для дома были удачными. Круглые голубые светодиодные фонарики обрамляли крышу гаража. Две разные гирлянды обвивали колонны у входной двери. Еще одна – большое окно, а самые мелкие огоньки я пропустила сквозь ветви деревьев во дворе.

– Ты занималась этим вместе с Эйденом? – спросил Зак, скрестив руки на груди. Приехав на своем драндулете и ставя его в гараж, он застал меня снаружи за развешиванием последних фонариков.

– Угу. Он даже залез на крышу, хотя я все время просила его спуститься, пока он не свалился оттуда или пока соседи не настучали руководству команды.

По контракту ему запрещалось делать некоторые специфические вещи. Например, ездить на определенных видах транспорта, включая мотоциклы, скутеры, мопеды, сегвеи, ховерборды, скейтборды и тому подобное. Он не имел права делать то, что предусматривает отказ от претензий, например, прыгать с парашютом. И в договор даже был включен специальный пункт, согласно которому ему запрещалось иметь дело со всем, похожим на фейерверки.

Однажды я нашла контракт Эйдена в одной из папок на его компьютере и прочитала его. Признаюсь, стало очень скучно.

Когда я попыталась шугануть Эйдена с крыши, он ответил: «Не указывай, что мне делать».

Иногда мне хотелось придушить его за упрямство. Впрочем, именно он предложил развесить рождественские огоньки, хотя я совсем не подготовилась просто потому, что не хотела заниматься этим в одиночку.

Зак хихикнул и, засунув руки в карманы, сказал:

– Не удивлен. Сколько времени на это ушло?

– Три часа.

Зак глянул на часы и нахмурился.

– Когда он вернулся?

И-и-и… тут я вспомнила и что Эйден натворил, и что он сказал. Нахмурившись, я пробормотала:

– Сразу после полудня, – зная, что Зака это зацепит.

Крючок, леска и грузило – он попался.

– Как после полудня? Рабочие встречи по понедельникам обычно раньше двух не заканчиваются.

Я стукнула Зака по руке.

– Ты же обещал мне, болтун!

Пронырливый Мистер Суй-Нос-Не-В-Свои-Дела тотчас же задрал его.

– А что такого я сделал? – задал он вопрос, невинно распахнув глаза и опустив подбородок. Даже уши, казалось, ожили.