Джейми повернул голову – оскаленная звериная морда уставилась теперь на него. Он вскрикнул, скинул с себя шкуру и отбросил от себя в другой конец комнаты.
– Господи Иисусе!
Джейми осенил себя крестом. Шкура валялась на полу, угрожающе поблескивая шерстью в свете свечи.
– Англичаночка, что означает «когда был жив»? Он был твоим закадычным приятелем, что ли? – спросил Джейми, прищурившись на шкуру.
И тогда я поведала ему о событиях, рассказать о которых до того момента не представлялся удобный случай: о волке, о других волках, о Гекторе, о снеге, о доме, где встретила медведя, о споре с сэром Маркусом, о появлении Мурты, о коровах и о бесконечном ожидании на склоне ночного холма в розовых сумерках, когда я не ведала, жив ли он.
Хотя Джейми и исхудал, его грудь по-прежнему была широкой, а руки – горячими и сильными. Он прижал меня, плакавшую, к своему плечу и стал утешать. Я пробовала овладеть собой, но он лишь еще сильнее прижимал меня к себе и шептал мне что-то ласковое и нежное, – и, в конце концов, я отпустила себя и зарыдала громко как дитя.
– Полно, полно, англичаночка, у меня имеется для тебя подарочек, – промолвил он, гладя меня по голове.
Я всхлипнула, шмыгнула носом и вытерла его рукавом – за неимением более подобающего предмета.
– Жаль, что мне нечем тебя одарить, – сказала я, пока он что-то искал в груде измятых простыней на своей кровати.
«Видно, носовой платок ищет», – решила я, продолжая шмыгать носом.
– Ну, ежели не считать таких мелочей, как моя жизнь, мое мужское существо и моя правая рука, – сказал он сухо. – Вполне достойные подарки, mo duinne.
Он выпрямился, держа в руке рясу послушника.
– Раздевайся.
– Что?!
У меня рот открылся от изумления.
– Раздевайся, англичаночка, и надень вот это. – Он улыбнулся и подал мне рясу. – Может, хочешь, чтобы я отвернулся?
Плотно замотав грубую рясу из домотканого полотна вокруг себя, я спустилась по темной лестнице вслед за Джейми; два пролета мы миновали спокойно, третий оказался самым узким. Фонарь, который Джейми держал в руке, отбрасывал на каменные стены слабый свет. Мы продвигались по узкому черному коридору, и казалось, что нас поглощает сама земля.
– А ты сам-то знаешь, куда мы направляемся? – спросила я; мои слова отозвались странным глухим эхом, точно я говорила, находясь под водой. – Ну, тут, наверное, невозможно пойти не в ту сторону и заблудиться, да?
Мы вышли на следующую лестничную площадку и опять отправились вниз. Но в конце очередного пролета мы остановились на маленькой полукруглой площадке перед дверью, вырубленной в толще скалы. Широкая и низкая дверь была сбита из дубовых досок и имела медные петли. Крепкие доски потемнели от времени, площадка была чисто подметена. Очевидно, этим пространством в монастыре продолжали пользоваться. Возможно, это винные погреба?