Неожиданно и скоро настал миг слияния, такой привычный и вместе с тем незнакомый. Джейми глубоко вздохнул – удовлетворенно, а может быть, с облегчением. Мы ненадолго замерли в неподвижности, будто опасались неосторожным движением разрушить хрупкую связь между нами. Джейми нежно ласкал меня здоровой рукой, раздвинув пальцы словно невероятно чувствительные кошачьи вибриссы. Наконец он задвигался, словно спрашивая, а я отвечала ему на таком же языке.

Мы начали осторожную медленную игру, соблюдая баланс между желанием и его слабостью, между болью и возраставшим наслаждением. На краю сознания проскочила мысль, что мне обязательно нужно поделиться с отцом Ансельмом открытием о существовании еще одного способа остановить время; впрочем, я сразу же сообразила, что делать этого не нужно, так как этот способ духовному лицу недоступен.

Я обнимала Джейми, пытаясь не дотрагиваться до рубцов на спине. Он вел ритм, но оставил мне возможность определять силу наших движений. До самого конца мы молчали, лишь тяжело дышали. Почувствовав, как он устает, я обняла его покрепче и прижала к себе, ускоряя кульминацию.

Викторианцы называли оргазм «маленькой смертью»; такое название они дали вполне обосновано. Джейми лежал рядом, тяжелый, неподвижный, как покойник, и лишь медленные удары сердца возле моей груди свидетельствовали, что он жив. Мне казалось, что прежде чем он пошевелился и пробормотал что-то мне в плечо, прошла целая вечность.

– Что ты сказал?

Он повернул голову и прикоснулся губами к моему уху. Я почувствовала на шее теплое дыхание.

– Я говорю, – проговорил он негромко, – что у меня совсем сейчас не болит рука.

Здоровой рукой он погладил меня по щеке.

– Ты за меня боялась?

– Да, – ответила я. – Ты, пожалуй, с этим поспешил.

– Это правда, – тихо и весело сказал он. – Я почти что умер. Да, я тоже боялся. Но я проснулся от того, что у меня болела рука, и никак не мог опять заснуть. Метался, ощущал себя ужасно одиноким. Чем дольше я думал о тебе, тем сильнее тебя хотел, и только на полпути в твою комнату, в коридоре, подумал, как мне поступить, когда я доберусь до места. И когда я так подумал…

Он остановился и еще раз погладил меня по щеке.

– Ну что, англичаночка, я, может, не слишком хорош, но трусом меня не назовешь, правда?

Я повернулась, чтобы ответить на поцелуй, но неожиданно у него громко заурчало в животе.

– И нечего смеяться, – жалобно протянул он. – Сама виновата, моришь меня голодом. Это вообще чудо, что я управился с тобой на одних бульонах да эле.

– Хорошо, – смеясь, ответила я. – Ты победил. Получишь на завтрак яйцо.