«Нет», — отказывалось сердце.

Когда Хадижа обняла его, это было иначе, чем когда его обнимали Мунир или Малика. Саид снова почувствовал забытое тепло, и казалось, еще миг и из дверей терминала выйдет Жади, а прошедшие годы, наполненные гневными речами, обманом, болью и расставанием, развеятся, как бесовское наваждение.

Саид облокотился на спинку сидения. Латифа была права, Хадижа счастлива, и Зейн выглядит влюбленным в нее. Чего же ему еще желать?

Покоя.

Именно покоя теперь не хватало в его доме. Напряженная атмосфера висела в воздухе особняка, стоило переступить его порог. Ранья была достаточно умна, чтобы не устраивать скандалов при муже, но стоило Саиду уехать, а двум женщинам оказаться в пределах одной комнаты, как проклятья сыпались на голову Зулейки и её будущего малыша, самое безобидное из которых было, чтобы у неё родилась еще одна девочка.

Вторая жена терпела, сколько могла, уходя в свою комнату, но иногда тоже срывалась на Ранью, и та, тут же бежала к Саиду с жалобами на грубиянку Зулейку.

— Если еще одна весть о том, что вы пререкались друг с другом дойдет до моих ушей, я разведусь с вами обеими, — в который раз пригрозил Саид, отвоевывая себе хоть несколько дней тишины.

Сейчас в особняке снова была суета, но на этот раз радостная — все готовились к приезду Хадижи.

— Где Хадижа? — спросил Мохаммед, как только увидел Саида в дверях.

— Они приедут позже. Хадижа устала после перелета, — ответил он, садясь в кресло в гостиной.

— Ну, и как они? — спросил Мохаммед, которому вся история с фиктивной женитьбой Зейна на Хадиже не особо нравилась.

— Они очень счастливы, — подошла к мужу Латифа, передавая на руки отца сына, — Прям светятся, совсем как мы с тобой.

— Слава Аллаху, моя козочка, — поцеловав ребенка в пухлую щечку и обняв жену, улыбнулся мужчина.

* * *

Хадижа смотрела на город из огромного, во всю стену, панорамного окна. Солнце садилось, окрашивая океан в красно-родолитовый цвет, а город, наконец, оживал, остывая от дневного зноя.

Зейн смотрел на хрупкую фигуру жены на фоне окна и почему-то вспомнил, как также стояла Жади, ожидая, когда он скажет слова, что сделают ее свободной от всяких уз, кроме тех, что она сама выбрала для себя.

Тогда он говорил, что она заставляет его вырвать собственное сердце из груди, и действительно так себя чувствовал, смотря на взволнованную и чуть печальную женщину, стоящую перед ним… наблюдая, как Жади не смогла сдержать, как ни пыталась, счастливую улыбку при третьем повторе фразы «Я развожусь с тобой».

Сейчас же вся эта боль, все эти воспоминания не тревожили. Теперь вся его душа и сердце тянулись к Хадиже, которая, в отличие от своей матери, хоть и смотрела вдаль, за горизонт, где замками на песке возвышались её надежды и цели, не отпускала его руку, даря тепло и веру в счастье для них двоих.