— Мадам? — Веселые искорки исчезли из глаз Леони. — Не имею чести быть знакомой с вами.

— Я Генриетта Вершуре. Вы меня не знаете.

— Прошу прощения, мадам, но я наслышана о вас, и немало, — смело возразила Леони.

Хотя мадам де Вершуре и удавалось избегать открытых скандалов, но в высшем свете Парижа она пользовалась дурной славой. Леони помнила те времена, когда Эйвон часто навещал дом этой неприятной особы.

Мадам де Вершуре скривилась.

— В самом деле, мадемуазель? О мадемуазель де Боннар тоже наслышан весь Париж. Мадемуазель, sans doute[119], считает себя очень хитрой, но тех, кто знает Эйвона, обмануть трудно.

Леони вздернула брови.

— Видимо, мадам полагает, что я преуспела там, где она потерпела неудачу?

— Наглая девчонка! — Змеиная улыбка исчезла с лица мадам.

— Мадам?

Де Вершуре злобно уставилась на девушку, не в силах скрыть переполнявшую ее зависть.

— Строите из себя победительницу! — взвизгнула она. — Надеетесь выскочить замуж и заполучить титул? Послушайтесь моего совета, милочка, забудьте об этом, Эйвон никогда не женится на незаконнорожденной!

Леони вздрогнула как от пощечины.

Де Вершуре подалась к девушке и зашептала с притворным сочувствием:

— Честное слово, мне жаль вас, милочка! Вы так молоды, вы многого не понимаете в этом жестоком мире. Поверьте, Эйвон никогда не женится на простолюдинке. Если же он решится на этот шаг, то погибнет! — Она свирепо рассмеялась. — Даже английского герцога перестанут принимать в обществе, если он женится на безродной авантюристке!

— Tiens, разве я незаконнорожденная? — недоуменно спросила Леони. — Не думаю, что мадам знала моих родителей.

Де Вершуре прищурилась.

— Так вы ничего не знаете? — она неприятно рассмеялась. — Неужто вы не слышали, о чем шепчутся на всех углах? Неужто не замечаете, что весь Париж не сводит с вас глаз?

— Да, мадам, мне известно, что я взбудоражила город.

— Бедняжка, и это все? Вы хоть иногда смотритесь в зеркало? Где ваши глаза? Да вы только взгляните на свои огненные волосы и черные брови! Да весь Париж знает, кто вы такая. И вы станете уверять, что ничего не ведаете?