Доусон не стал возражать; он и впрямь готов был признать себя ничтожеством и глупцом. Кроме того, его явно что-то беспокоило, не давая примириться с собой и с окружающим миром. Тяжело вздохнув, он провел рукой по волосам, потом устало потер шею и посмотрел на нее какими-то больными, покорными глазами.
— Ты хочешь, чтобы я сказал тебе, что мне было хорошо с тобой?.. Но разве это не было очевидно? Разве ты сама этого не почувствовала? Кроме того, о таких вещах обычно не говорят вслух, они…
— Тогда почему ты удрал?
— Я сказал тебе почему.
— То, что ты сказал, — это просто предлог. Настоящую причину ты скрыл.
— По-твоему, я тебе солгал?!
— Ну вот, теперь ты готов устроить скандал, лишь бы не обсуждать со мной свои навязчивые идеи.
— Так у меня, значит, есть навязчивые идеи? Иными словами, я психически болен?
— Заметь, это ты сказал — не я.
— Ладно, — неожиданно сдался Доусон. — Ты права, у меня действительно есть навязчивые идеи, которые не дают мне покоя. Тем более тебе следует внять предупреждению и держаться от меня подальше.
— Но почему, Доусон? Почему ты сначала говоришь, что не можешь без меня жить, а потом отталкиваешь меня? Скажи мне, в чем дело? Я должна знать.
— Ты до сих пор не поняла?.. — Он слегка пожал плечами. — Жизнь с Джереми стала кошмаром для тебя и для детей. Я не хочу, чтобы это снова с тобой случилось — случилось из-за меня.
— Но я почти уверена, что у Джереми не было никакого посттравматического стрессового расстройства, он его симулировал!
— Зато у меня есть! — отрезал Доусон.
— Я могла бы тебе помочь…
— Спасибо, но я
— Разве не мне решать, помогать тебе или нет?
— Нет.