Ладно. Решено. Всё равно он не поверит, что я ничего не видел. Не поверит, что на фотографиях ничего нет. Надо завтра ехать прямо к нему. Показать снимки. Отдать плёнку. Сказать, что по телефону боялся говорить. Ну его на х**. Со Снегирёвым ссориться нельзя. Два года осталось до пенсии. Дослужить и всё. Но… надо до завтра ещё напечатать снимки и себе оставить. Хоть по одному экземпляру…»

Но завезти снимки Снегирёву не пришлось. Потому что на следующий день полковника обнаружили мёртвым в постели, он умер во сне от обширного инфаркта. Такое неожиданное, печальное событие. Человек прожил трудную жизнь, сердце пошаливало иногда, плюс повышенное давление, лишний вес, нервотрёпка, без которой службы не бывает. Жена даже не слышала ничего. Спали в разных комнатах. Утром закрыла ему глаза, а вечером ещё пили чай на сон грядущий, разговаривали. И поверить невозможно, а как не поверить, когда полная квартира народу. Суета какая-то, чужие люди приходят, уходят. Все чем-то заняты. Гроб привезли из Багаевки.

Подполковник Пушкарёв принял командование дивизией как старший по званию и замкомандира. Он поехал на квартиру полковника, говорил с его женой, попросил свою приехать и побыть с ней. Документы, касающиеся службы, опечатал. Снимки и плёнки тоже осмотрел, но той, которую искал, не было. Что вызывало удивление, так как вообще плёнок было немного, на всех стояли даты проявления, порядок у полковника был идеальный. Но последней плёнки не было. Вернее, последней была августовская с экскурсии в Волгоград. И на ней, конечно, много величественного, но крокодила точно нет и быть не может. Так как она была проявлена до крокодила. Может, он не проявил? Но жена говорит, что он проявлял и фотографии печатал и вчера, и позавчера, но ей почему-то не показал. Сказал, что это по работе важные снимки, и ничего интересного на них нет. Ну, по работе так по работе. И куда они делись?

Командир кадрированной танковой дивизии полковник Вахнюк Илья Борисович был, как и его жена, родом из Севастополя. И там, где у него и у неё остались родственники и где она намеревалась поселиться, решено было его похоронить. Торжественное прощание с командиром было назначено на завтра.

Вечером подполковник Пушкарёв сидел в своём кабинете, просматривая бумаги, которые он и так хорошо знал, домой идти не хотелось. Хотелось побыть одному и собраться с мыслями. Только что ушли офицеры, выпитая бутылка коньяка лежала в корзинке для мусора. Помянули командира в узком кругу. Был он нормальным мужиком и хорошим офицером. Мог сорваться, накричать, причём лицо у него начинало при этом дёргаться. Память о контузии под Будапештом в сорок пятом. Нормально к одним офицерам относился с большей симпатией, к другим – с меньшей, но явных гадостей за спиной вроде никому не делал. Да и рановато, всего пятьдесят восемь лет. Спокойно можно было бы ещё пожить. Посидели, повспоминали, допили бутылку и разошлись.