Короче говоря, Женя Гущин Иевлевой нравился. И надо было признать это со всей откровенностью. Не в её привычке было строить планы и вдаваться в подробности его семейной жизни. Её беременность ещё почти не обозначилась. И она подумала, что, если бы он проявил активность, вряд ли она бы стала яростно сопротивляться. И он, разумеется, сразу же проявил активность.

– А не оставить ли нам этих скучных людей обсуждать свои скучные доклады и не уйти ли нам незаметно, по-английски? – спросил Гущин.

– Да, – согласилась Иевлева, – вы такой незаметный, Евгений Петрович. Своим незаметным исчезновением вы только привлечёте всеобщее внимание.

– Да и вы, – сказал Евгений Петрович, – ещё менее незаметны, чем я. Давайте мы уйдём заметно, но как ни в чём не бывало, как будто так и надо. Таким образом мы введём всех в заблуждение, и получится, что мы всё равно ушли как бы незаметно.

Они попрощались с заведующим кафедрой, сказали всем: «До свидания», и, провожаемые многозначительными взглядами преподавательниц и лаборанток, вышли, громко и с увлечением обсуждая закономерности то ли онтогенеза у рыб, то ли филогенеза у птиц.

Они вышли на улицу Энгельса. За время конференции и произошедшего после неё чаепития улица сильно изменилась. В свете фонарей в безветрии практически прямо летели, а скорее, медленно опускались на землю большие хлопья снега. Это был первый снег. От него вокруг ламп уличных фонарей образовались круги света, в которых летели огромные снежинки, а «Солнышко» со своими огнями стало скорее похоже на космическую станцию, чем на советский универмаг.

– Да, – сказал Евгений Петрович, – вся наука сразу вылетает из головы. Обратите внимание, как тихо. Снег поглощает звук, те же машины, те же троллейбусы, автобусы… Но тихо, как будто кино показывают. Можно я понесу ваш портфель?

– Можно, – сказала Тамара Борисовна, – только за косы меня не дёргайте.

– Я буду нести ваш портфель в ужасном смущении, не зная, что сказать, – признался Евгений Петрович.

– А я буду потихоньку злиться, что вы такой несмелый, – улыбнулась Иевлева. – Я тоже не буду знать, как поддержать беседу в такой ситуации, наше молчание будет мне казаться ужасно неловким. Мне будет очень стыдно.

– Мы попрощаемся перед вашим подъездом, но вы не будете спешить уходить, – сказал Евгений Петрович.

– А потом мы будем целоваться в подъезде. – Иевлева засмеялась. – Бедные дети. Бедные бездомные дети советской страны. Потому что дома родители, и там целоваться нельзя. А вы умеете целоваться?

– Нет, – признался Гущин, – я присасываюсь, как пиявка, обезумев от ощущений, потеряв власть над собой. От моих бездарных поцелуев у вас будут потом раздражения на губах. Вы будете касаться их пальцами, от этого вашего движения я потеряю остатки самоконтроля, превращусь в животное с остекленевшими глазами. Вам станет неприятно смотреть на меня.