В комнате Иевлева приняла от Евгения Петровича пальто, но туфли снимать ему категорически запретила.

– Это не буддийский храм, здесь не нужно снимать обувь.

– А какой это храм? – спросил он.

– Вообще-то это храм Афродиты, – ответила Иевлева. – Но мы временно поменяем Афродиту на Асклепия, потому что он вам сейчас нужнее. А вы держались молодцом. Снег не убирайте от головы!

– Да я держу, – сказал Евгений Петрович. – А скажите, вы правда одного из них съездили кулаком по уху или мне показалось?

– А я думала, вас собака отвлекла, – ответила Иевлева.

– Нет, представьте себе, – заметил Гущин. – Я даже на неё не смотрел. Мне показалось, что вы одному дали по уху, и он упал и выронил шапку, а другому, который был от вас справа, вы что-то крикнули, и он нормально вас перепугался и бросился бежать. Что это было?

– Узнаете в своё время. Ничего страшного. Я немного умею драться, особенно в сумерках. Но на мужчин поднимаю руку редко, только в исключительных обстоятельствах.

– Это успокаивает, – улыбнулся Гущин. – А где вы научились?

– У меня был хороший инструктор. Его нет в живых.

– Мне очень жаль.

– Это не то, что вы подумали. То есть не совсем то.

– А почему особенно в сумерках?

– Особенности инструктора. Я вам когда-нибудь расскажу.

– Да, конечно.

– Вот я уверена, – сказала Иевлева, – что даже к волосам на месте ушиба вы не можете притронуться.

– Почему не могу? – удивился Гущин. – Притронуться я могу, но будет, конечно, больно.

– Тогда давайте притронусь я и немного вас полечу, – предложила Иевлева. – Садитесь на стул и смотрите прямо перед собой.

Гущин сел на стул, Иевлева встала за его спиной, она приложила обе руки к его голове, почувствовала, как голова пульсирует, и стала успокаивать пульсацию, как бы разглаживать её. Краем глаза она смотрела на зеркало, в котором отражалось лицо Евгения Петровича. Она видела, что он закрыл глаза.

– Ничего, что я не предлагаю вам чаю? – спросила она.