Тамара Борисовна Иевлева уже понимала, что она не удержится. Что она попробует. Она, в отличие от Сильвии Альбертовны, отлично контролирует себя. Она не допустит, чтобы что-то плохое перешло к ней. А мальчик ей в этом скорее поможет, чем помешает. Она слишком хорошо понимает, как опасна Сильвия Альбертовна, теряющая над собой контроль. Там по улице ходят люди, которые могут не увидеть завтрашнего дня. Если сейчас не попробовать. Она встала, обошла стол, стала за спиной сидящей на стуле Сильвии Альбертовны.

– Я только попробую, – сказала она и, подняв руки, направила их ладонями к затылку Сильвии Альбертовны.

Сразу в нос ударил такой ужасный смрад, что Иевлева чуть не упала в обморок. Она кинулась в ванную, сама не зная зачем, заперла за собой дверь на щеколду, упала на колени на коврик перед унитазом… Сначала вышла курица, съеденная в компании Ирки, потом то, что осталось от завтрака, потом воспоминания о вчерашнем ужине, потом пошла слизь, слизь свисала с губ и не хотела отцепляться. Очень много слизи. Но спазмы, выбрасывающие содержание желудка, по своей силе были совершенно несопоставимы с тем, что ещё оставалось в нём. Производить в таком количестве слизь желудок не успевал, хоть и пытался. Надо было заставить себя выпить воды, но не было сил встать. И тут Тамара Иевлева поняла, что она теряет сознание, что она сейчас упадёт лицом в унитаз и там отлично утонет за три-четыре минуты, причём утонет в собственной блевотине, не издав ни звука. На этом акценте сознание перестало генерировать образ.

Она пришла в себя и поняла, что сидит в кресле. Сильвия Альбертовна машет на неё полотенцем. Щёки горели; видно, Сильвия Альбертовна била её по лицу, чтобы привести в сознание.

– Вот что я буду делать, если вы умрёте? – сказала Сильвия Альбертовна. – Давайте, приходите в себя скорее.

Через дверной проём была видна ванная, в которой горел свет, вырванная из фрамуги дверь лежала на полу в коридоре.

Глава 7. Валера, поэт и журналист едут в Новочеркасск

Глава 7. Валера, поэт и журналист едут в Новочеркасск

Поэт через каких-то своих знакомых устроил меня работать в газету «Комсомольская правда». К этому времени я успел прижиться у художников, я им научился помогать, какие-то подставки сколачивал для юбилея Института мелиорации. Денег я у себя в этот период не помню, но голодными мы точно не ходили, сигареты были, спиртное кто-то всё время приносил. И по части женского пола тоже всё было хорошо, так как женщины искусства, скажу вам по секрету, любят обсуждать Кафку и Чюрлёниса со своими городскими парнями. Но ночью в темноте, когда Чюрлёниса всё равно не видно, они предпочитают деревенских. Ну… некоторые из них. Актрисы, например, точно. Играет такая лет под сорок девушка Катерину, луч света в тёмном царстве. Или, наоборот, партизанку. Весь вечер на сцене она борется с затхлым мирком, выслушивает и говорит какую-то жуткую фигню, или её пытают фашисты. После такого она попадает к нам в подвальчик, принимает стакан вина и ей хочется отвлечься от серых будней со стрельбой, купцами и попами. И я вам точно говорю, если такая девушка забирает тебя в каморку и начинает там целовать и раздевать, она в это вкладывает всю себя. Она перестаёт играть. Как учил Станиславский. Она живёт своей ролью коварной соблазнительницы. И, увлекаясь, идёт очень далеко. И даже деревенской девушке ничем не уступает. А что грудь немного обвисла – вообще ерунда, тем более в темноте. Потому что главное – это порыв.