Глава 10. Сильвия Альбертовна едет в Новочеркасск

Глава 10. Сильвия Альбертовна едет в Новочеркасск

В последнее время поэт стал много пить. Много в смысле – для него много. Он вообще пьянел довольно быстро. Но раньше он держался в рамках некоторого цикла, в котором опьянение чередовалось с протрезвлением. А тут начались тяжёлые запои, скандалы. Пьянея, он делался высокомерный, надменный, типа великий. А мне как раз предложили штатную должность в газете. Завотделом сельского хозяйства говорил обо мне с главредом. Решили, что я толковый. А у них как раз уходил на пенсию журналист. Ну и меня взяли. Причём ни слова о горизонтах. Как-то мы сработались. Они не пристают с горизонтами, дымком костра, трудным счастьем и туманом. А я молчу в тряпочку про свободу, которая, я по-прежнему считаю, на х** людям не нужна. Даже про героику будней писать не заставляют. Для этого есть Вероника Долгова. Она возвышенно пишет про эти самые героические будни советских тружеников села. А сама, между прочим, не прочь потрахаться. Хороший товарищ и полезный сотрудник. А я про сельхозтехнику пишу. Про урожайность. Ну и про надои, как я уже как-то говорил. И из-за всего этого я стал с поэтом реже видеться.

Хотя я достаточно с ним повозился. И, считай, на руках его таскал, и от блевотины отмывал, когда он не мог по-другому. И кормил, и поил. Нужно было за ним следить, свалится где-нибудь в парке и замёрзнет. От переохлаждения дуба врежет. Ведь не лето уже. Однажды на трамвайной остановке, подняв его очередной раз, отряхнув с него землю и посадив его на скамейку, я спросил:

– Поэт, что с тобой происходит?

Я увидел, как в его пьяные мутные глаза вдруг стала возвращаться осмысленность, потом он повернулся ко мне и заплетающимся языком сказал:

– Понимаешь, я всё время чувствую, что приближается какая-то жуткая х**ня. Надвигается на всех нас. На город, на людей. Что-то, что нельзя задержать. Нельзя увидеть, даже нельзя понять, что это. Из чего оно состоит, чем оно опасно! Какое-то б***ское кошмарное неосязаемое ничто… Или нечто… Про это и говорила твоя родственница, которую зовут как царицу. Что-то, ты понимаешь, б****, неотвратимое. И мне просто страшно. Просто страшно.

Помню, мне тоже тогда стало страшно. Но я человек физически здоровый и довольно сильный и долго чувствовать страх не могу. К тому же я занят делом, то есть сосредоточен на вещах. Комбикорма, например. А поэт – он мембрана. Чувствительная мембрана. Он сосредоточен на себе. То есть он тоже делом занимается и сосредоточен на вещи, но эта вещь – он сам. И поэтому, я думаю, ему исключительно должно быть х**ово. Потому что человеку х**ово, когда он сосредоточен на себе, и сразу становится легче, как только он сосредотачивается на чём-то другом, а о себе забывает.