— Ты… знал об этом, когда давал мне его телефон в Лондоне?

Не обращая внимания на мой вопрос, Эдвард продолжает:

— Они здесь все поклоняются этой богине смерти — Санджит, Арора, твой любимчик Сингх…

Я не верю своим ушам:

— Сингх?!

— А кто вырезал Сатри сердце, не я же?

— Повтори…

Я шепчу едва слышно, но Ричардсон понимает. Ему не хочется повторять сказанное, однако мой взгляд не обещает ничего хорошего.

— Это Раджив Сингх вырезал сердце Сатри. Беги…

Эдвард отворачивается к Энни.

Я для него больше не существую.

Он для меня тоже.

Эдвард падает на накрытое простыней тело и обнимает его окровавленными руками.

Уже выскользнув за дверь, я слышу сзади звериный рык отчаяния — Ричардсон действительно готов сокрушить весь мир из-за отсутствия в нем своей Энни. Неужели это и есть любовь?

В лифте, который поднимается на этаж, находятся медики с пустыми носилками. Наверное, идут за Энни. Попадаться им на пути нельзя, я прячусь за соседнюю дверь. К счастью, палата пуста, пациентка явно на какой-то процедуре.

Что делать дальше — сидеть в палате, пока не вернется больная? Глупо. На глаза попадается черный парик. Здесь многие больные вынуждены носить чужие волосы вместо собственных, выпавших из-за лучевой терапии. Парик хорош — большое черное каре. Рядом на столике ярко-красная помада и очки. Сейчас все эти вещи как нельзя кстати.

Положив взамен очков стофунтовую купюру (да простит меня владелица, если этого мало), я меняю внешность.

Через четверть минуты меня не узнал бы и Ричардсон.

Теперь скорей прочь, пока не вернулась хозяйка парика.

У лифта оказываюсь рядом с тем самым полицейским, которого отправила за кофе.