Адарик занес меч, но Тир даже не попытался уклониться. Прежде чем лезвие коснулось его горла, северянин воскликнул:
– А что мне будет, если я помогу тебе их найти?!
Франк опустил оружие:
– Кого? Кого найти?
Тир сделал вид, будто задумался. По выражению глаз Адарика он понял, что тот уже не собирается его убивать, а значит, можно потянуть время.
– Говори! – гаркнул воин.
– Гизела и Руна еще живы. – Тир зашелся безумным хохотом. – И я знаю, где они сейчас.
Монастырь Святого Амброзия, Нормандия, осень 936 года
Монастырь Святого Амброзия, Нормандия, осень 936 года
Святого
Он изменился, хотя мать настоятельница и не могла бы сказать, как именно. Конечно, он постарел. Легкая, кошачья походка стала тяжелее, мускулистое тело ссутулилось, над поясом нависал небольшой живот, волосы сделались белыми. Но изменилось не только это. Чужими стали его глаза. Раньше он смотрел на нее настойчиво, с отчаянием и ненавистью. Теперь же все было иначе. Люди, любившие его, назвали бы такой взгляд спокойным. Те, кто его ненавидел, – лукавым.
Он изменился, хотя мать настоятельница и не могла бы сказать, как именно. Конечно, он постарел. Легкая, кошачья походка стала тяжелее, мускулистое тело ссутулилось, над поясом нависал небольшой живот, волосы сделались белыми. Но изменилось не только это. Чужими стали его глаза. Раньше он смотрел на нее настойчиво, с отчаянием и ненавистью. Теперь же все было иначе. Люди, любившие его, назвали бы такой взгляд спокойным. Те, кто его ненавидел,
лукавым.
Но пусть он и постарел, и изменился, он оставался ее врагом.
Но пусть он и постарел, и изменился, он оставался ее врагом.
Какими бы ни стали его глаза, глазами ястреба или кошки. И кошка могла царапать и кусать.
Какими бы ни стали его глаза, глазами ястреба или кошки. И кошка могла царапать и кусать.
До сих пор ни он, ни она не произнесли ни слова.
До сих пор ни он, ни она не произнесли ни слова.
Женщина выпрямилась и пошла ему навстречу, махнув рукой в сторону Арвида.