Произнося эти слова, Никита мысленно возмутился – что за женщина посмела отказать им с Агриппой?
Его негодование прорвалось сквозь дипломатичность Д’Обинье совершенно нехарактерной для последнего репликой:
– Сейчас я думаю, государь, что дама, из-за которой я так страдал, была слепая, глухая или слабоумная. В ином случае она не пренебрегла бы моей любовью!
Генрих пришел в восторг. Он расхохотался, замахал руками и чуть не уронил Генриетту. Девочка пискнула от неожиданности, и Анна, которая из-за спины короля неслышно руководила действиями Эдварда, бросилась, чтобы ее подхватить. К счастью, все обошлось.
Генрих снова усадил Генриетту, немного успокоился и внимательно посмотрел на Никиту.
– Ушам своим не верю! Суровый Д’Обинье шутит – похоже, небо упало на землю! Послушай, ты постоянно упрекаешь меня в том, что я пренебрегаю своим долгом ради женских объятий. Но моя жизнь была бы пресной без них!
– Помилуйте, государь! Смею ли я упрекать вас в чем– то?!
Слова Никиты звучали, скорее, данью субординации. Они оба это знали.
– Какое лукавство, Агриппа! Не ты ли пилишь меня, если я слишком часто навещаю мою драгоценную Коризанду или если остаюсь у нее надолго? Не ты ли настойчиво отговариваешь меня жениться на ней? А ведь я уже дал ей письменное обещание и даже подписал его своей кровью!
Судя по всему, этот разговор начался между ними давно и мог продолжаться бесконечно.