И действительно, неожиданности ждали меня ещё впереди. Первая – в тот же день, когда Юрий Юрьевич привёл меня в дом к своим знакомым. Моему удивлению не было предела, когда у ворот я увидел своего преподавателя из училища. Я лишь потом вспомнил, что у Вялова был брат-близнец – Михаил Ильич.

Тонконогов смеялся. Он сказал, что сознательно не предупредил меня, к кому мы шли в гости. Старик жил со своей женой. У них был большой одноэтажный дом с хорошо ухоженным садом. Михаил Ильич был удивлён не меньше меня. Оказывается, в последний раз его брат приезжал сюда три года назад, тогда и рассказал он ему о моих приключениях, и вот я объявился собственной персоной. Михаил Ильич сказал, что после того, как начались беспорядки в Петербурге, его брат больше не смог приехать в Батуми. Большевики реорганизовали училище и выгнали всех преподавателей, после чего его брат заболел. Юрий Юрьевич никогда не говорил мне, что у него были такие близкие отношенияс Вяловыми. Я только сейчас догадался, откуда у него постоянно была информацию о том, что происходило в училище. Вторая неожиданность, действительно, оказалась для меня самой важной. Будучи в гостях у Нико Накашидзе, я познакомился с Шалвой Амиреджиби. Знакомство с ним сделало мою фамилию легитимной, а случилось это после того, как он признал меня своим братом. На второй день, он сам отвёл меня в городской Совет, где мнеи Тонконогову выписали паспорта.

Шалва сказал мне: «Я останусь в Батуми на несколько дней, может быть на неделю. Потом я вернусь в Кутаиси, и когда ситуация прояснится, поеду в Тбилиси. Было бы хорошо, если бы и ты поехал со мной в Кутаиси, оттуда мы вместе поехали бы в Тбилиси.» Я согласился, Юрий тоже выразил желание поехатьв столицу вместе с нами, его мать и брат жили в этом городе. Я подумал, что раз до отъезда в Тбилиси у меня есть время, то, может быть, мне стоило съездить в свою деревню, а то потом вряд ли я смог бы сделать это. Странные чувства овладели мной, я и представить себе не мог, что меня охватит такое непреодолимое желание. Я сказал Шалве, что до отъезда в Кутаиси я бы хотел съездить к себе в деревню. В Зугдиди я должен был навестить одного человека и через два-три дня приехал бы обратно.

– Очень хорошо, – сказал он, – раз ты заедешь в Зугдиди, то заодно отвези письмо моему другу.

В Зугдиди я отыскал друга Шалвы и передал ему письмо, мыпоговорили немного, и я отправился в деревню. Я страшно волновался, ноги сами несли меня, полдороги до деревни я прошёл пешком.

И вот я навестил свой разорённый дом. Окна и двери по-прежнему были забиты досками, крыша полуразрушена, забор разобран, чьи-то свиньи рылись в нашем огороде. Я снял доскис двери и вошёл в дом. Там стоял затхлый воздух, иначе и не могло быть, ведь прошло двенадцать лет. Доски на полу провалились. Я был страшно расстроен. Я бросил в камин несколько поленьев и с трудом развёл огонь, снял с тахты съеденное молью покрывало и присел, мне надо было немного отдохнуть. Мысли унесли меня в детство. Я смотрел на камин, и перед моими глазами ожили события той ночи, когда я выстрелил в своего отца. Думать о чём-нибудь другом я не мог. Я прилег, и мой взгляд застыл на опутанном паутиной потолке. На потолке мне привиделось лицо моего отца, как будто его дух парил над моей головой. И вдруг мне послышался его голос: «Тебе не надо было приходить сюда, это только лишняя боль в твоем сердце. Ты не сможешь здесь оставаться, эта боль лишь разбередит твои старые раны, и возможно, изменит твои планы. Не дадут тебе здесь жить спокойно. Какую бы ты ни носил фамилию, для них ты навсегда останешься сыном абрека. Люди забыли, что такое добро. Они не видят хорошего и помнят только плохое.» Чьи-то шаги вернули меня к реальности. В дверях стоял Уту Пертия, мой родственник и друг детства. Наверное, соседи увидели, что кто-то пришёл в дом, потом заметили, как дым повалил из трубы. Другие не осмелились подойти к дому и попросили Уту узнать, кто пришёл. Мы обнялись, и долго стояли так в дверях. Он попросил пойти к нему домой, и я пошёл с ним. За время моего отсутствия он обзавелся семьей, у него уже было двое детей. Оказывается, Нуца вышла замуж за парня из Сенаки. За ужином Ута рассказал мне о сельских новостях, о том, как им живётся, и что произошло за эти годы. Он не задавал лишних вопросов. Пришли меня навестить соседские ребята из тех, кто остался жить в деревне, они тоже рассказали о себе. Когда все ушли, Уту сказал: «Я вернулся два дня назад, еле добрался до дома, но долго задерживаться здесь мне тоже нельзя, меня могут арестовать. Если большевикам удастся здесь закрепиться, то мне уже нельзя будет оставаться в деревне.