Лежал свежий, пушистый снег, иногда я даже проваливался в него. Дул легкий ветерок, заметая мои следы. Легче было идти по лесу, нежели по открытой местности. До ответвления Иртыша я шёл без остановки. Под утро я остановился, было ещё темно, когда я остановился немного вздремнуть, в том месте, где Серафим нашёл меня раненым. Я не знаю, сколько я проспал, три или четыре часа, но после сна я почувствовал себя отдохнувшим и бодрым. Я посмотрел на противоположный берег реки. Лес дышал: временами огромный клок тумана срывался с вершины деревьев и летел к облакам. В этом месте лес становился прозрачным и чистым. Это удивительное свойство кедровых лесов я замечал и раньше. Как мне говорил Серафим, в таком лесу обитает Дух Великого Творца, это его дыхание. Я про себядумал: неужели они не чувствуют, что я иду к ним? На протяжении всего пути я тешился воспоминаниями. Так и время быстрее проходит, и расстояние покрывать легче. Хотя, что это за расстояние для меня, каких-то тридцать километров. Это расстояние я прошёл, не встретив ни одной живой души. Весь день я шёл по кедровому лесу, мне всё казалось таким знакомым. Я заметил двух оленей и подумал про себя: какой из них приходил тогда к Алёне? Я чувствовал себя так, будто находился в собственных владениях. Я еще не дошел до избы, как мне навстречу выбежали Алёна и Гора. Я не верил своим глазам, но слышал голос сына:
«Папа! Папа!» Он прыгнул на меня и повалил в снег, потом к нам присоединилась и Алёна. Я обнимал их и плакал. Я первый раз плакал после кончины мамы. Увидев меня, заплакал и Серафим, этот мудрый человек не стыдился своих чувств. Ему уже был девяносто один год, но выглядел он молодцом.
Горе Иагоре было двенадцать лет, воистину уроженец дикой природы, настоящий Маугли. Он был уже настоящим мужчиной, для своего возраста он казался намного выше. Выразительные голубые глаза, пшеничного цвета брови вразлёт и прямые черты лица полностью отражали его внутренний мир. Лицом он был похож на меня, но в отличие от меня, его лицо всегда сияло улыбкой, как у Алёны. Он очень красиво смеялся и всегда выглядел жизнерадостным. Я всё время думал, что Гора Иагора с лихвой взял у своих родителей всё лучшее. Каждый день по четыре-пять часов с ним занимались Серафим и Алёна, потом он принадлежал самому себе. Целыми днями он бродил по лесам и оврагам. Мы часто беседовали с ним. Я тоже хотел внести свою лепту в его воспитание. Я не мог его научить тому, чему его учил Серафим, но хотел, чтобы он знал что-нибудь и о цивилизованном мире. Он всегда слушал с большим вниманием. На многие вещи он отвечал, что уже знает о них. Я удивлялся, откуда ребёнок, выросший в лесу, знал о городской жизни. Моё удивление смешило его, и он говорил, что благодаря Серафиму он видит многое. Я учил Гору Иагору верховой езде и скачкам. Природа одарила его изумительной пластикой и подвижностью, многое он усвоил самостоятельно. Лошадь никого, кроме него, не подпускала к себе. Даже мне понадобилось время, чтобы обуздать её. Когда я вернулся к ним, конюшня для неё была уже построена. Было удивительным и то, что лошадь не пугалась, когда во дворе появлялся медведь, наоборот, они часто ели вместе, стоя рядом друг с другом. Пока я привык ко всему этому, мне казалось, что я нахожусь в настоящей сказке. Я никак не мог понять, как Серафиму удалось настолько изменить их природу и характер, что они могли так мирно сосуществовать. Удивило меня и то, что в зимний период, в феврале, когда выпадало много снега, и оленям не хватало пищи, они приходили к нам, а «рыжая», увидев их, начинала прыгать и кувыркаться от радости.