Мой план сработал. Нам с Димой удалось незаметно прошмыгнуть в кабинку туалета, пока зрители не спеша поднимались со своих мест, брали автографы у музыкантов, рассматривали капеллу. Нам нельзя было шуметь, и это спасло меня от разговоров с Индюком. Но близость этого мужчины вновь сносила крышу. Мы стояли, практически прижавшись друг к другу, мне передавалось тепло его тела, а от аромата одеколона, ставшего таким родным в последние месяцы, голова кружилась. Что происходило с ним, я не могла понять, но чувствовала, как гулко бьется его сердце. Где-то через полчаса наконец воцарилась тишина. Смирнов вышел первый. Он отправился на разведку, а я дожидалась его в укрытии. От этой неуместной близости я совсем забыла про манифест, и теперь судорожно прикидывала, где он может быть спрятан.

– Лер, все чисто, – послышалось снаружи, и я вышла из кабинки. – Все разошлись, музыканты в гримерках, будем надеяться, что никто нас не застукает.

– Идем, – решительно сказала я.

– Лер, – Дима остановил меня, взял за руку и развернул к себе, – если ничего не найдем, то будем считать, что просто провели хорошие каникулы в Чехии.

– Угу, – кивнула я, пытаясь отогнать дурацкие ревностные мысли, которые испортили эти пресловутые каникулы.

Не теряя больше времени, мы направились к концертному залу. Сейчас, когда капелла пустовала, она казалась еще более величественной. Дима тут же принялся осматривать сцену и орган, а я не могла оторвать взгляда от расписного потолка. Великолепные фрески на религиозные мотивы напоминали, что мы находимся в часовне, а не обычном концертном зале, но все равно я скорее чувствовала присутствие дьявола, чем Бога. Такая красота куда более демоническая, нежели святая.

– Ланская, может быть, поможешь? – раздраженно кинул Индюк, продолжая исследовать орган.

– Хорошо, помогу. И начну с того, что там манифеста нет. Этот орган появился здесь после того, как Браге уехал, – усмехнулась я.

– Хм… Вот и не стой истуканом, выскочка-заучка, – недовольно пробормотал он, а я только закатила глаза.

Чтобы успеть осмотреть всю капеллу, мы с Димой разделили стороны, мне досталась правая, а он (ну еще бы) пошел налево. Вдруг в коридоре со стороны гримерных послышались шаги. Я дико испугалась, и даже не сразу сообразила, что делать, зато мозг Смирнова сработал быстрее. Дима бросился ко мне в последний момент, перед тем как дверь открылась, повалил меня на пол.

В зал, шурша длинным платьем и напевая Альбинони, зашла девушка-солистка. Она прошла к сцене и стала что-то искать. Мы со Смирновым притаились на полу, между стульев. Он все так же лежал на мне и не спешил слезать. От такого неоднозначного положения я почувствовала, как к щекам приливает кровь. Я не видела своего отражения, но могла поспорить, что напоминала помидор. А Дима тем временем не сводил с меня глаз. Вскоре моя пытка кончилась, певица ушла из зала, прихватив папку, за которой, судя по всему, возвращалась, и Смирнов наконец с меня слез.