В ветреные дни, когда деревянный каркас бунгало скрипел и стонал, Гвен слышала шаги своего отсутствующего ребенка. Она застывала в полной неподвижности, будто ждала, что ветер принесет ей какие-нибудь вести, или, чтобы избавиться от наваждения, принималась составлять список хранившихся в кладовке вещей. Для таких случаев годилась любая отупляющая работа.
Однажды утром Гвен вошла в кухню и застала там Макгрегора – он сидел один и был весьма угрюм.
– Мистер Макгрегор, – сказала она и развернулась, чтобы уйти.
– Выпейте со мной чашку чая, миссис Хупер, – отозвался он менее резким, чем обычно, тоном. – (Гвен от удивления замялась.) – Не бойтесь, я не укушу.
– Я ничего такого и не подумала.
Макгрегор принес вторую чашку и налил ей чая. Гвен села напротив.
– Много лет я работаю здесь, – произнес управляющий, не глядя на нее.
– Лоуренс говорил мне.
– Я знаю этих рабочих. Но тут приезжаете вы и хотите все изменить. Как это, миссис Хупер, не зная ничего, вы желаете все переделать? – (Гвен начала было отвечать, но он поднял руку, и она ощутила запах виски в его дыхании.) – Дайте мне закончить. Дело в том, и это ужасно… это не дает мне спать по ночам…
Последовала долгая пауза.
– Мистер Макгрегор?..
– Дело в том, что после всего случившегося… вы, вероятно, были правы насчет порки.
– Разве это так плохо?
– Для вас, может, и нет…
Гвен поискала подходящий ответ:
– Что вас на самом деле беспокоит?
Макгрегор молча покачал головой. Снова наступила тишина, он, по-видимому, обдумывал свою следующую фразу, напряженно двигая челюстью. Не имея представления, что творится в душе этого человека, Гвен всегда видела только его неприветливую наружность.
– Что беспокоит меня, если вам интересно узнать, так это моя неспособность подладиться к переменам. Я отдал жизнь чаю, так долго был частью всего этого процесса… он вошел в мою плоть и кровь, вы понимаете? Поначалу мы не придавали значения порке. Мы и за людей-то их не считали, по крайней мере за таких, как вы и я.
– Но они люди, не так ли, и один из них погиб.
Макгрегор кивнул: