В очередной раз Эртан вздохнул, признавая, что против женского коварства сражаться бывает крайне сложно, и что из всех его врагов, пожалуй, Элпи А-Верп была самым опасным. Опаснее даже А-Лерси.

Мысль о последних навела его на свежую идею. Внутренне просияв, он скорчил подобающую случаю скорбную мину и словно с трудом, преодолевая себя, заговорил:

– Знаешь, брат, мне больно это тебе говорить…

Рассэл встревожился; тон и необычное развитие много раз проговоренной темы ему не понравились.

– Но когда мы сейчас ездили к А-Лерси… – Эртан продолжал корчить скорбное лицо и выдавливал из себя слова с видимой неохотой: – В общем, судя по всему, Элпи… – он замялся и с ощутимым внутренним сопротивлением раскрыл тайну: – Элпи, ну… влюблена в Рейна.

Лицо Рассэла стало удивлённо-беспомощным; разгладились хмурые складки, руки опустились; странно тонким голосом он переспросил:

– В Рейна? С чего ты взял?

Слегка отвернувшись, Эртан похмурился, подёргал плечом и пояснил:

– Ну, это было очень заметно… и, Рас… – с казалось бы искренним сочувствием снова повернулся он к брату: – Рейн, видимо, отвечает ей взаимностью… их поведение было весьма вольным, по правде сказать.

Рассэл продолжил глупо хлопать ресницами. Лицо его побледнело.

– Как же так?.. – одними губами переспросил он а потом возмутился: – Этот кружевник!

Эртан скорбно покивал головой, разумея: мол, да, сам удивлён.

– Да он же рогрова баба, а не мужик! – разошёлся Рассэл, хватаясь за какую-то вазу и лихо разбивая её об стену.

Эртан с любопытством посмотрел на осколки. Ожидаемо, ваза не была пустой: внутри пряталась какая-то вязаная тряпка… или носок?

Опрокидывавший в этот момент стул Рассэл никаких тряпок, разумеется, не заметил. Его негодование было слишком высоко: Рейна он почитал за капризного самовлюблённого типа, который озабочен только красивыми нарядами да цацками.

Покашляв, Эртан прервал разгромление чужой гостиной:

– Рас, ты бы поаккуратнее, – с лёгким укором заметил он.

Оглядев разбросанный в гневе вещи, Рассэл покраснел и поспешно принялся наводить порядок. За исключением погубленной вазы, ему это удалось.

Закончив с уборкой, он хмуро устроился в кресле, опёрся подбородком о руку и задумался. Спустя пять минут уточнил без особой надежды:

– А ты уверен?